Юрий Поляков: «На советскую жизнь мне хотелось посмотреть глазами 13-летнего школьника»

Это продолжение вышедшей год назад книги «Совдетство», покорившей читателей достоверностью картин минувшего и глубиной проникновения во внутренний мир советского ребёнка. В продолжении снова встретимся с шестиклассником Юрой Поляковым, пройдём по летней Москве 1968 года, отправимся на семейный пикник в Измайловский парк, предпримем путешествие на деревню к дедушке, посидим у прощального пионерского костра. Ностальгическую атмосферу романа дополняют карандашные иллюстрации. Книга только что вышла в издательстве АСТ.

Юрий Поляков – один из самых плодовитых и читаемых российских писателей: одних только изданий с переводами у него вышло более 130, а общий их тираж перевалил за 10 млн.

«Когда выходит новая книга, трепет конечно, возвращается, – признается писатель, – получилась ли, как воспримут читатели? К сожалению, в последнее время писателя у нас делают критики и премиальные фонды, а должны – читатели», – сетует Поляков..

Как рождалось «Совдетство»

Своё детство считаю светлым, в отличие от некоторых ровесников из высокопоставленных семей, изображающих его беспросветным кошмаром. Да, я рос в заводском общежитии, но у меня остались самые светлые воспоминания.

Идея написать о детстве возникла, когда прочитал «Лето Господне» и «Богомолье» Шмелёва. Такой обострённой религиозности и погружения в православные традиции у меня, конечно, не было, мы росли по-другому, но наше детство не было бездуховным.

Мои бабушки-дедушки были из рязанских уездов, меня, конечно, тайком крестили, и мысль – вот бы на советском материале написать книгу о своём детстве, долго крутилась в моей голове. Но я надолго отвлёкся на «Трубача», и лишь после ковида сел, наконец. за «Совдетство».

«Совдетство. Пионерская ночь» – не совсем продолжение. События, происходящие во второй части, предшествуют тем, что излагаются в первой, так что правильней вначале прочесть часть вторую, а потом первую. Вторая часть посвящена лету, а лето советские дети проводили не только в пионерлагерях, но и в деревнях у дедушек, на пикниках с родителями в Измайлово и Сокольниках, дач-то не было. А третья часть, если напишу, будет продолжением первой, подозреваю, там будет школа. На советскую жизнь мне хотелось посмотреть глазами 13-летнего школьника, начинающего что-то соображать в жизни. Так, в книге присутствуют события августа 1968 года, я помню разговоры о танках. Поразительно, что память сохранила все эпизоды, стоило погрузиться, и всплыли вещи, которые, ты, казалось, забыл, а дальше ты как бы сам устанавливал, что вспоминать, а потом начинал действовать вербальный фильтр, который на подсознательном уровне отсеивал реалии, появившиеся позднее. Это как у поэтов, которые накладывают запрет на глагольные рифмы, и, действительно, перестают ими пользоваться. Вербальная достоверность важна, иначе в сериале на реплику – «Граф, я беременна» услышите – «Княгиня, я в шоке».

… В АСТ задумали цикл «Совдетство» из трёх книг, и ко второй части решили дать подзаголовок – «Пионерская ночь», рассказ о той самой прощальной ночи у костра, которая венчает события всей смены. Переиздание первой части выйдет также с подзаголовком – «Пересменок».

***

Убеждён, наша память сохраняет всё, и, если пройти «блоки защиты», можно опуститься совсем глубоко и вспомнить всё, в этом смысле вторая часть шла лучше.

Хотя при описании, например, поездки в транспорте я не мог вспомнить, до семи или десяти лет ребёнок мог ездить бесплатно, и звонил приятелю или уточнял у друзей расположение домов, когда описывал, как герой ходил по району – Спартаковская площадь, Бакунинская, Переведеновская улицы, Балакиревский переулок. Так, я был уверен, что автомобильный магазин на углу Бакунинской и Гаврикова переулка стоял слева, а оказалось – справа. Помогал интернет, я научился находить вывески магазинов на домах, которых уже нет, этикетки на лимонаде и т.д.

Мелочи, но этим надо заниматься, меня злит, когда в литературе и современных фильмах о войне лепят всякую чушь. Ты решил написать сценарий о войне, так почитай Бондарева, Быкова, Астафьева, чтобы понять, что это была за эпоха. Помню, на «Закрытом просмотре» у Гордона мне пришлось столкнуться с актёром Серебряковым, командир-доходяга которого в «Штрафбате» производил впечатление, что ему не досталась доза, и сейчас его начнёт ломать. «Кто бы отправил такого командиром штрафбата, там были лучшие офицеры, здоровые, пассионарные люди, что вы читали о войне?!», – спросил его. «Книг про войну не читал, читаю «Венерин волос», – ответил он. «Вот и играйте «венерины волосы», – пришлось посоветовать, – зачем вы взялись играть фронтовиков?!»

Работу над книгой о лете писатель закончил в начале июля, а вышла она в последний день лета. Важно отметить, что большое участие в работе над «Совдетством» приняли читатели. Кроме того, что писатель даёт читать рукопись тем, кому доверяет, и прислушивается к замечаниям, в предисловии к первой книге «Совдетства» он попросил читателей присылать ему поправки на электронную почту. В предисловии ко второй части поблагодарил всех за помощь и повторил просьбу. По первой части «Совдетства», в частности, по Переведеновскому району москвоведы уже водят экскурсии, всё-таки автор – коренной москвич.

Кто управляет литературой

Одной из лучших книг о советском детстве и отрочестве» Поляков назвал роман Александра Проханова «Он», где описаны события, происходившие на десять лет раньше, и герой был постарше.

«Александр Андреевич реконструировал постсталинское время, – сказал Поляков, – думаю, книга вызовет интерес, но, по-моему, её замалчивают. И, наоборот, с 90-х годов за счёт государства и премий поддерживают направление, которое называю – «злобное антисоветское фэнтези», не имеющее отношения к реальности, авторы додумались уже до того, что в пионерлагере вампиры пьют кровь у пионеров, и главный вампир, конечно, коммунист, участник штурма Зимнего. Это не похоже ни на стёб, ни на постмодернизм, но именно эти книги раскручивают, дают им премии, например, «Большую книгу, которую окормляет «Роспечать».

Мою версию эпохи совдетства не назовёшь «лакировочной», описываю всё как было: пишу об очередях, скученном коммунальном быте, не пойму только, почему я должен ненавидеть Советскую власть за общежитие? 80% страны жили в коммунальных квартирах, такова была реальность, и к ней нужно относиться нормально.

И в дореволюционной Москве немногие жили в отдельных квартирах, выражение «снимать угол» пришло оттуда. Полемизирую с такими ненавистниками в интервью и публицистике: важно сказать, что это была сложная эпоха, со множеством недостатков, но зачем придумывать напраслину?! Не стоит забывать и о том, что это был соцзаказ, идентичный тому, который советская власть дала писателям, требуя представить царизм так, чтобы никому не пришло в голову, что революцию не надо было делать. Первое десятилетие представляли, потом литература стала развиваться по своим законам, а в конце 1980-х – начале 1990-х писатели получили подобный соцзаказ – так описать советскую эпоху, чтобы никому в голову не пришло, что не нужно было ничего обрушивать в 1991-м. В конечном счёте победили те, кто пишет не по соцзаказу, а по внутреннему убеждению.

«Роспечать» не изменила политику в отношении писателей: патриотов отодвигают, либералов продвигают, ни создание Ассоциации писателей и издателей не повлияло, ни даже СВО. На книжной выставке «Красная площадь» был скандал, когда спохватились, что никак не отражена операция, идущая два месяца, спасибо СП России и издательству «Вече», выпустившим на свой страх и риск сборники стихов участников СВО и свидетелей. «Роспечать» тут же приписала это себе, хотя на выставке не было ни одного плаката, ни одной буквы Z, писатели с патриотическим мышлением по-прежнему в пасынках у государства. Вот пример: из Республиканской библиотеки Коми АССР мне приходило приглашение на книжный фестиваль «Алая лента», сообщили, что я лидер по опросам библиотекарей, и меня приглашают по Президентскому гранту. Через месяц сообщили, что ищут спонсора, так как по гранту пригласили двух писательниц, как оказалось, активных противниц СВО. Думаю, сделать это организаторам посоветовали в Москве, а для меня спонсора, конечно, не нашли.

На Московской книжной ярмарке Юрий Поляков представил «Совдетство» и подписывал книжки издательства «Прометей», с которым в прошлом году выпустили сборник смешных рецензий на премиальную литературу «Проклятые критики». Также завкафедрой современной литературы МГУ Михаил Голубков хотел представить книжку «Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста», – это попытка поговорить о творчестве Полякова в литературном контексте последних четырёх десятилетий, но организаторы сочли, что Полякова и так слишком много, и дали площадку в последний час работы ярмарки в последний день. Так что борьба продолжается…

О насильственном оптимизме и пессимизме

Не стоит отрицать, что существует влиятельное направление, которое искажает советскую эпоху, и прав Карен Шахназаров, утверждающий, что у нас строился компрадорский капитализм, задача которого заключалась в том, чтобы представить происходящее максимально несостоятельным. И литература, где всегда было много людей с мрачным взглядом на жизнь, которым все своё кажется плохим, тут была в помощь.

Меня поражает другое: любая власть заинтересована в том, чтобы транслировать в общество позитивный взгляд на вещи, могу даже согласиться с тем, что советский оптимизм во многом был принудительным. Людей заставляли быть оптимистами, иногда умно, иногда по-дурацки, как в фильме «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён»: «мы бодры и веселы…», а, собственно, почему бы героям не быть такими в пионерлагере?! Режиссёр фильма, кстати, никогда не был в лагере, он вырос в семье крупного партработника, ему было, где отдыхать, и происходящее в фильме для него было фантасмагорией.

Так что бывает сатира на реальность, а бывает – на воображаемую реальность, которую вначале придумают, а потом начинают издеваться над ней. И мне не понять, почему государство до сих пор поддерживает в литературе, театре и кино принудительный пессимизм, зачем это нужно отцам державы?! Вообще антисоветизм всегда считал разновидностью русофобии.

На литературной кухне

Текст прогоняю несколько раз, последний в вёрстке, вношу большую правку, лет через пять, когда переиздают книгу, перечитываю свежим взглядом и непременно что-то меняю. Опасен другой соблазн, когда с позиций другого возраста, менталитета, социального и эстетического опыта автор начинает править себя, Леонид Леонов так «исправил» роман «Вор», что от него мало что осталось.

***

Думаю, во всех странах, где пытались строить социализм, мои книги переведут. Так, в Китае переведены все мои романы, кроме «Гипсового трубача», а недавно в издательстве «Народная литература» раз в пятый переиздали «Замыслил я побег».

Оказывается, книгу решили раздать чиновникам, работающим на российском направлении: чтобы понять, что произошло с Советским Союзом, превратившимся в Россию, полезнее читать этот роман Полякова, чем политологические книги, мол, у писателя всё объяснено на живых примерах.

Итальянский журналист, писатель и общественный деятель Джульетто Кьеза, как и китайцы, считал: чтобы понять, что происходит в России, надо читать Полякова: «узнаете больше, чем из газет». Юрий Михайлович знал Кьезу, приглашал итальянца сотрудничать с «ЛГ», написал предисловие к сборнику бесед с ним – «Запад. Приватизация планеты». Предисловие назвал – «Умнейший муж Европы».

***

Меня часто спрашивают, какая из стадий работы над книгой самая трудная. Конечно, та, когда всё придумываешь и кладёшь на бумагу, прописываешь сюжет, события, главы, это мучительный и самый энергозатратный момент.

Когда пишу первый вариант, больше трёх часов за письменным столом не выдерживаю, профессию проклинаю. На следующий день легче, а потом начинаешь и удовольствие получать, сравнил бы процесс со сменой шкурок при полировке изделия, сначала грубые, потом помягче и наконец обрабатываешь замшей нулёвочкой. Там могу и 10 часов за столом провести, испытываю кайф – какая профессия!..

Верить ли книжным рейтингам

С рейтингами откровенный мухлёж, убедился в этом, будучи главным редактором ЛГ. Мы затеяли рейтинг продаж в номинациях – проза, поэзия, документальная литература, сведения присылал Московский дом книги. И начался дикий скандал: авторы, книги которых стояли в топах продаж как лучшие, оказались на 15-20 местах, лишь Пелевин хорошо продавался.

И эти ребята, привыкшие к тому, что рейтинги им рисуют, стали угрожать директору Дома книги, и мы свернули деятельность.

Были забавные случаи: по количеству проданных экземпляров за полгода на первом месте оказалась Татьяна Толстая, которая обычно была на 15 месте, а тут «продалось» 20 тыс. экз. Этого никак не могло быть: новинок у неё не было. И вечером позвонила директор и сообщила, что к Толстой «прилепилась» автор школьного учебника, её тёзка, а писательница была на своём 15 месте. А возникают топы так: иногда на складе оседают книги с немотивированно большим тиражом, которые рассовывают по магазинам с командой – продать. Вот и навязывают их читателям. Когда я интересовался в книжных магазинах, почему не значусь в топах, слышал одно: «Вас и так хорошо покупают».

Почему так велик интерес к советскому

Потому что возник голод по этой литературе. В советскую эпоху из 2000 членов Московской писательской организации 350 состояли в Секции детской и юношеской литературы. Они писали историческую и подростковую прозу, выходило много книг о юных героях Гражданской и Великой Отечественной войны, о пионерах-героях, о детстве известных людей. Помню, с каким интересом читал книжку о Будённом. Стоило прийти в библиотеку, тебе давали книжки про Валю Котика и Володю Дубинина, и ты читал, проникался.

В ТЮЗах, которые создавались как воспитательные площадки, шли детские спектакли. Будучи председателем Общественного Совета Минкультуры, я предлагал заказать драматургам программу написания пьес, чтобы было что ставить, а то в ТЮЗ страшно с ребёнком пойти.

Предлагал создать цикл пьес из серии «Юность гения», достойных героев можно найти в разных сферах, драматургия всегда существовала как прикладной вид литературы. И Чехов, и Булгаков были счастливы, когда им заказывали пьесы. Но на меня посмотрели скептически, мол, не царское это дело Министерству культуры заниматься проблемами ТЮЗа. А поскольку исчезла детская и юношеская пьеса, исчезли фильмы и спектакли для детей. Интерес к детской теме пытались заместить переводной литературой, но оригинальные книги Кира Булычёва об Алисе лучше «Гарри Поттера». Вот и получается, что премия Президента за произведения для детей и юношества есть, а явления такого нет, на Совете по культуре сталкиваемся с тем, что премию давать некому.

Кому адресована книга

Конечно, сейчас главные читатели – мои ровесники, советская эпоха воспринимается уже, как прошлое, и к ней можно относиться как к феномену национальной истории. Молодёжь особенно чутко это воспринимает, как-то в Доме книги ко мне подошёл парень лет 18-ти, протягивая для автографа «ЧП районного масштаба». «Вы, наверное, ошиблись, – говорю, – это про комсомол, организации этой уже нет». А он: «Специально взял, про комсомол говорят разное, а я своё мнение хочу составить». Думаю, интерес этот будет нарастать, и справедливость восстановится, про царское время тоже писали разное, а сейчас сложился объективный взгляд. То же самое со сталинской эпохой, вначале был чёрный миф «Огонька», по которому Сталина изображали монстром, а потом вышел шеститомник блестящего историка Юрия Жукова, крупнейшего специалиста по этой эпохе, и многое встало на свои места.

Напечатать «Сто дней до приказа»

Все мои книги в АСТ имеют аудиоверсию, но я не сторонник того, чтобы писатель читал всю книгу. Автору достаточно прочитать первую главу, чтобы слушатели прониклись интонацией, а дальше дело актёров. Что касается экранизаций, по моим вещам снято более десяти фильмов, поступали предложения и по «Совдетству», но в Фонде кино режиссёру дали понять, что апологию советского режима не финансируют. А сам я никогда никого ни о чём не просил, даже когда семь лет не мог напечатать повесть о дедовщине «Сто дней до приказа». Просто в Главуправлении не было плана избавления армии от этой заразы, он появился при нынешнем министре обороны.

А вообще, наша духовная сфера устроена так: если литература заговорила о недостатках, власть должна знать, что делать, но сегодня услышите: «Кто сказал, что вы пришли в этот мир наслаждаться, он грязен, тёмен, корыстен, в нём много недостатков, но – будем жить».

При Советской власти установка была другая: сейчас займёмся, всё быстро исправим. Мне говорили: «Вы ж понимаете, что в обозримом будущем вашу повесть не напечатают», никто не знал, что прилетит Руст, снимут всё начальство, придёт Горбачёв. Один генерал говорил: «У всех хороших писателей есть непроходные тексты в столе, если нет, значит, плохой писатель. У вас есть, и пока он ждёт своего часа, напишите что-нибудь духоподъёмное об армии, и мы напечатаем в «Советском воине». Я отвечал, что подожду, пока придёт моё время, надо сказать, что две запрещённые вещи (ещё «ЧП районного масштаба» – Ред.) жить мне, лауреату Премии Ленинского комсомола, не мешали, более того, придавали таинственности, как бурное прошлое – женщине.

 И вдруг в 1984 году мне позвонили из «Советского воина» и сообщили, что принято решение опубликовать мою повесть в двух номерах и обсуждать до конца года. Всем сообщаю, мою шею, и тут звонит мой инсайдер и говорит, что категорически против выступил заместитель начальника Главпура. «Публикация ударит по Вооружённым силам, – сказал он, – если вы примете это решение, я напишу особое мнение в военный отдел ЦК партии». Ну кто будет связываться, если нет единого решения, значит, не пришло время. А время пришло через три года, в 1987 году Дементьеву позвонили из Главпура: «Зря вы повесть Полякова «100 дней до приказа» поставили, мы всё равно не пропустим». «Вы лучше бы Руста на Красную площадь не пропустили», – сказал Дементьев, и повесть вышла. Самое интересное, что фамилия генерала, который был против, была – Волкогонов…

Несколько месяцев назад в АСТ завершили работу над 12-томным собранием сочинений Юрия Полякова, и, по его предчувствиям, если к своему 70-летию в 2024 году он напишет третий том «Совдетства», то на его книжной полке появится 15-томник..

Фото Владимира Коробицына