Юрий Кублановский: «Остаётся только уповать, что Господь смилостивится над человечеством…»

– Юрий Михайлович, как прошел для вас этот трудный «ковидный» год? Чем он запомнился?

– Прежде всего, увы, – едва ли не ежедневной потерей тех, кого я любил, уважал, с кем постоянно соотносил свое бытие. Отец Дмитрий Смирнов – настоящий православный пастырь и мой личный друг. У нас с ним был договор: в конце каждого года подводить итоги, прогнозировать будущее. Состоялось несколько таких бесед «Под часами», я очень дорожил нашим единомыслием, общностью взглядов на состояние дел в мире. До сих пор не верится, что уже не могу набрать его номер и услышать глуховатый, такой дорогой для меня голос.

Есть и ещё потери, и каждая из них прибавляет сиротства…

– Вы одно время жили на Западе. Неплохо его знаете. Как сегодня оцениваете его состояние?

– Ну, конечно, угнетает деградация западной цивилизации, которую я так любил и ценил прежде. Я, честно сказать, не сомневался, что эта деградация наступит, но не думал, что с такой катастрофической быстротой.

Ведь, кажется, обрушилась вся более-менее существовавшая прежде мировая политическая стабильность. Трещина между Россией и Западом, на глазах превратившемся в Содом и Гоморру, увеличивается от месяца к месяцу. Россия, слава Богу, благодаря, в значительной мере, нашей Церкви, теряет традиционные ценности намного медленнее, чем Запад.

Я ведь оказался в эмиграции в 1982 году и застал ещё ту Европу. Сегодня же вымываются её культурный аристократизм, традиционная эстетика быта, национальная идентичность. К тому же, как сформулировалось в одном из моих недавних стихотворений, Европа стала «трофеем разномастных пришельцев». Конечно, потребительская цивилизация и либеральный беспредел обрекали цивилизацию на вырождение, но не с такой же всё-таки скоростью! Политический вирус развивается в западном мире едва ли не интенсивнее, чем инфернальная пневмония.

Что лет через десять окажется на месте той западной цивилизации, тех «камней Европы», которые оплакивал, помнится, ещё Версилов в «Подростке» Фёдора Достоевского? Ведь человечеству сегодня приходится платить по счетам. Остаётся только уповать, что Господь смилостивится над человечеством. И даст ему еще шанс на спасение.

– Когда весной эта беда, связанная с пандемией, пришла, всех закрыли по домам, некоторые писатели радовались, что попали в «Пушкинский карантин», что суета ушла и можно спокойно писать. Как вы себя чувствовали?

– Мне-то, признаться, жилось на карантине тоже не худо. Моя супруга – директор Поленовского музея, правнучка художника Наталья Фёдоровна Поленова. И благодаря полному отсутствию посетителей, было славное и странное ощущение дореволюционных времён. Это удивительно и, видимо, больше не повторится уже никогда. Ну и, слава Богу: наша усадьба всегда должна быть открыта для соотечественников!

Я написал в эти странные дни несколько стихотворений, они будут опубликованы в первом номере журнала «Новый мир» в следующем году. Но главное, что я сделал – успел «довести до ума» и выпустить свой трехтомник в издательстве «Русский путь». Теперь Агентство по печати, увы, расформировано. Пользуясь случаем, хочу его поблагодарить. Именно оно помогло издательству материально, без него не было бы никакого трёхтомника…

– Эти тома вместили практически все ваше творчество…

– Первый том – стихи доэмигрантские, с юности до отъезда, второй –написанное на чужбине, а третий – с 1990 года, когда я вернулся на Родину, по сегодняшний день. Это, можно сказать, невольная автобиография в стихах. Судьба моя оказалась очень динамичной и причудливой. И когда я собрал все неустаревшие стихи вместе, то вдруг понял, как всё, во-первых, автобиографично, а во-вторых, отображает время и место писания. Тут и советская власть, и чужбина, и невыносимая ностальгия, и криминальная революция, и нынешняя «реставрация». Но, разумеется, всё это подано не впрямую, а в стихотворной, метафоричной форме.

– Даже в стихах 60-х годов у вас уже присутствует христианская тема. Для той эпохи и советских реалий это очень необычно. Как так сложилось?

– Я родился в волжской провинции после войны, когда советской власти, в это трудно поверить, было всего 30 лет. И в нашей глубинке много чего сохранялось от уклада, вещественного и духовного быта дореволюционной России. В роду по материнской линии у нас есть духовные лица, репрессированные, попавшие под коммунистический каток. Наверное, мне «генетически» передалась их православная сущность, несмотря на то, что мама была уже коммунисткой.

– Вы выбирали небанальные сюжеты для религиозной поэзии, например, у вас есть стихи, посвященные митрополиту Филиппу…

– Судьба вела меня: я после окончания университета уехал на Беломорье, на Соловки. И соприкоснулся с русской историей напрямую. Слава Богу, что я не остался тогда в столице вариться в богемном котле, как это было в студенческие годы. Именно там, на нашем Севере, я узнал о митрополите Филиппе, который был соловецким игуменом, а потом, вызванный Иваном Грозным в Москву, предал его публично анафеме в кремлевском соборе. На Соловках я узнал, что такое советский концлагерь. В Москву вернулся с многомерным пониманием отечественной истории. И в последующие годы не оставлял постоянных занятий ею.

– Множество стихов вы посвятили Русскому Северу, Волге, Крыму, Москве. Можно сказать, что русская земля вас питает?

– У меня есть строки, сравнительно недавно написанные: «А меня Россия затягивает, втягивает в себя». Я это остро ощущал еще смолоду. И всегда значительную часть времени проводил в провинции. Слава Богу, мне дана в ощущении красота родного ландшафта, вера в возрождение Родины. Но за визуальной красотой я остро чувствую этажи истории. Довольно рано я мысленно сформулировал основную задачу своей поэзии: перебросить мостик над трясиной соцреализма – в Серебряный век и еще глубже, вплоть до пушкинских и баратынских времен.

– В вашей поэзии множество дружеских посвящений. Чувствуется, что вы любите и уважаете своих современников…

– Я ценил и продолжаю ценить тех, с кем шёл или продолжаю идти по жизни рука об руку. Посвятить кому-то стихотворение, это значит оставить человека в толще русской словесности. И я рад, когда могу это сделать с чистой душой.

– Это как послание в вечность?

– Я так это и ощущаю, безусловно. И душа к этому лежит, и чувство долга к этому зовет. Я после смерти многих своих дорогих друзей прожил целую жизнь. Как рано ушел поэт Александр Величанский. И после смерти Иосифа Бродского прошла уже четверть века, целая историческая эпоха. Мне всегда очень горько, что они не прожили это время вместе со мной. Было бы к кому обращаться и за советом, и за оценкой собственного творчества. Молодежь растет уже на других культурных дрожжах. Я пока к ней еще только присматриваюсь.

– А если вернуться к стихам этого года: тема ковида и пандемии нашла отражение?

– В стихах этого года отразилась тема Русского исхода из Крыма, столетие которого отмечалось. А про реанимацию я написал за полтора года до эпидемии, как это ни удивительно:

Жизнь не только в волнах акации
И искристой зыби под старым садом.
Нет, она и в залах реанимации,
Где мужи и женщины стонут рядом.
Сняты с пальцев кольца, с груди кресты.
И болезнь пытается сжечь мосты.

Реанимацию я сравниваю с чистилищем. Получилось – горькое предвосхищение грядущих событий. Эти стихи оказались опубликованы на одной из последних страниц моего нового трехтомника.

– А литературный процесс XXI века как вы оцениваете?

– Я очень радуюсь, когда встречаю замечательные стихи своих современников. Они рассеяны повсюду. То прочитаю чудесное стихотворение Марии Ватутиной, то Марины Кудимовой, то Светланы Кековой. Вот вышла превосходная подборка у Тимура Кибирова в девятом номере журнала «Знамя». Как хорошо, когда в наше трудное во всех отношениях время всё-таки – то здесь, то там – рождаются замечательные стихи! У Блока есть знаменитые строчки: «Так жили поэты, и каждый встречал другого надменной улыбкой». Во мне этого нет. Я доброжелательно отношусь к творчеству своих современников, как сверстников, так и более молодых поэтов.

В стихах должно биться живое сердце. А что без этого? Просто текст, утекающий между пальцами. У молодых поэтов такое «сердцебиение» порой отсутствует сегодня. Возможно, потому что они люди уже не книжной, а сетевой культуры.

– А что входит в круг вашего чтения?

– Есть замечательная «Литературная коллекция» у Александра Солженицына: он в течение многих лет читал книги и делал свои небольшие замечания к ним, чрезвычайно меткие и интересные. Некоторые из них были опубликованы в журнале «Новый мир». А некоторые еще до сих пор не увидели типографии. Я нахожу эти солженицынские эссе и пользуюсь ими как путеводителем для чтения...

– Кстати, насколько известно, Александр Исаевич высоко ценил и вашу лирику. Он писал: «Поэзия Юрия Кублановского – отличается верностью традициям русского стихосложения, ненавязчиво, с большим чувством меры обновлённой метафоричностью – никогда не эксцентричной, всегда оправданной по сущности; и естественной упругости стиха, часто просящегося к перечитыванию и запоминанию». А также отмечал, что ценность вашей поэзии в том, что она сохраняет живую полноту русского языка в то время, когда русская литература «понесла потери в русскости языка». Неотъемлемыми качествами вашей лирики он называл «глубинную сроднённость с историей и религиозную насыщенность чувства».

– Спасибо, что вспомнили. Очень приятно...

Сейчас, в декабре, я перечитываю рассказы Антона Павловича Чехова, отмеченные, как наиболее сильные, Александром Исаевичем. И Солженицын открывает мне в Чехове много нового. Прежде он казался мне певцом уходящего «Вишнёвого сада» и «Трёх сестер». А оказалось, что как раз описываемое Чеховым дворянство наиболее банально. Другие сословия у него получаются ярче. Я сейчас читаю и вижу, что в этом есть очень большой смысл и правда.

Продолжаю читать что-то историческое. Прочитал недавно три тома дневников Льва Тихомирова. Сейчас перечитываю Георгия Флоровского «Пути русского богословия» – глубочайшее исследование, написанное русским клириком-мыслителем на чужбине. Мне уже 73 года. Из них лет 65 я ни одного дня не провёл без книги…

– А творческие вечера удается проводить?

– В середине декабря был творческий вечер прямо в интерьерах музея Поленова. Приехала группа экскурсантов, которые узнали, что я здесь живу, и попросили почитать стихи. Мы сели в экспозиционном зале. И они меня слушали больше часа. Стихи из нового трехтомника.

– В лесу, наверное, настоящая новогодняя атмосфера…

– Да, у меня приклеена кормушка к стеклу. И все время прилетает дятел, суетятся синицы. Я каждые два-три дня килограммами закупаю для них семечки, слава Богу, аппетит у них хороший…

– Как вы будете встречать Новый год и Рождество?

– У меня 8 внуков. Они все приедут сюда в Поленово. Пойдем в церковь в Бёхове, построенную ещё художником. Ну, а потом – за стол.

Пользуясь опять-таки случаем, хочу всем пожелать мужества и надежды.

Беседу вела Татьяна Медведева

Фото В. Разгулина