Глава III продолжение
Историки-евразийцы были не первыми, кто высказал мысль о предпочтительности владычества совершенно чуждых народов, чем подчинение западным христианам. Этот вывод подсказывают итоги продолжительных господств одних народов и цивилизаций над другими. Н.Я.Данилевский отметил "ту бессознательную услугу", которую магометанство "оказало православию и славянству, оградив первое от напора латинства, спасши второе от поглощения его романо-германством в то время, когда прямые и естественные защитники их лежали на одре дряхлости или в пеленках детства". Те же причины, что побудили русскую церковь оценить подвиг св. Александра Невского, побудили и константинопольского патриарха Анфимия в начале греческого восстания сказать: "Провидение избрало владычество Османов для замещения поколебавшейся в православии Византийской империи… как защиту против западной ереси". Хотя мысль эта покажется дикой немецкому историку Гервинусу, у которого Данилевский заимствовал этот факт, она, увы, обоснована. "Представим себе, - рассуждает Н.Данилевский, - "что Иерусалим и все святые места присоединены усилиями крестоносцев к духовным владениям пап… Что сталось бы с православием? Славяне Балканского полуострова не подверглись бы той же участи, которая сделалась уделом славян, подпавших под владычество Германии? Уния, постигшая русский народ под владычеством Польши… не составляет ли указания на участь, предстоявшую православным народам, если бы османская гроза не заставила Европу трепетать за собственную судьбу? Разве честолюбие… венецианской аристократии и габсбургской династии были бы сдержаннее ввиду предстоящей добычи в странах Балканских, Придунайских и на прибрежьи Эгейского моря, нежели честолюбие рыцарей, на пятьдесят лет овладевших Босфорскою столицею"?
Хотя процесс создания централизованного государства был задержан, одним из самых серьезных долгосрочных последствий ига было не влияние монголов на самобытность Руси, а разделение Руси на северо-восточную и юго-западную часть. Это разделение, ставшее объективной геополитической реальностью, было результатом самого факта вторжения огромного клина монгольской армады в тело русских земель, которые до этого находились в тесном естественном взаимодействии. Прекращение выдачи в последней четверти XIII века золотоордынскими ханами ярлыков на киевское княжение владимиро-суздальским и другим русским князьям, переход к управлению городом при помощи собственных наместников привело к решительному отделению Киева - матери городов русских - от Владимира, куда переместилась столица. Закладывалось отделение юго-западной Руси от северной. Юго-западные русские земли, захваченные Литвой, которая, став частью Речи Посполитой, делила с ней ее судьбу, попали под власть католической Европы, на части их стала формироваться "малороссийская народность" (В.Ключевский). Сегодня видно, какие важные и драматические последствия для русской нации имели эти явления.
В последний период монгольского владычества Орда ощущала постепенное превращение совокупного потенциала русских земель в равновеликую ей силу. Сохранение православной веры как духовного стержня обеспечило редкую в истории непрерывность сохранения самостоятельности народа даже в рабстве. Через два столетия консолидации материального потенциала дух и воля проявили себя в таком отпоре Мамаеву нашествию, который впервые можно охарактеризовать как общенациональный. Эта воля была освящена из скита непримечательного Радонежа, в то время как иерархи, получавшие ярлыки на церковное служение от Орды, не решались провозгласить национальную задачу - освобождение от ига. Имя тогдашнего митрополита Киприана в народной памяти не сохранилось, но св.Сергий Радонежский, благословивший Дмитрия Донского, стал Игуменом земли Русской, поскольку послал по преданию иноков - Пересвета и Ослябю, что означало придание русскому войску духа Христова воинства и борьбы за праведную цель. В Москве собрались полки из почти всех русских земель и княжеств, чтобы выйти на бой 8 сентября 1380 года у реки Непрядвы, ставший одним из самых памятных и прославленных событий отечественной истории, сделав Куликово поле символом национального самосознания, таким же как Косово поле для сербов. Однако для полного освобождения потребовалось еще целое столетие и готовность сразиться за свободу - стояние на реке Угре в 1480-м году.
В.В.Кожинов - евразиец и этим, конечно, объясняется его гипотеза, что Мамай не выражал политику всей Орды, которая, якобы, эволюционировала и стала срастаться с Русью. Этот тезис опровергаем хотя бы тем, что вскоре после Мамая Тохтамыш, уже бесспорный лидер Орды разоряет Москву. Убедительнее представляется другой новый акцент Кожинова, приведшего доказательства связей западноевропейских сил (Венеции и Генуи как сильнейших торговых и морских городов-государств, стоявшего за ними Папства, а также, ростовщиков, контролировавших торговлю) с наиболее агрессивной частью золотоордынских владетелей – таковым и являлся крымский Мамай, их подстрекательства и участия в подготовке мамаева нашествия. Такой аспект еще более усиливает значение Куликовской битвы и разгрома Мамая как ставленника не только Орды - "Востока", но и католической Европы - "Запада".
По глубоким словам Митрополита Иоанна "Несчастья внешние должны были послужить к обильному преуспеянию внутреннему, показуя русским людям бессилие человеческих мер к предотвращению бедствий одновременно со всемогуществом Божиим, единым Своим мановением низвергающим или возвышающим целые народы, по слову Писания: "Аз есмь - и несть Бог разве Мене: Аз убию и жити сотворю, поражу и Аз исцелю, и несть иже измет от руку Моею" (Втор. 32:39). "Драгоценный талант смирения, пробретенный народом во время татарского ига, впоследствии лег краеугольным камнем в величественное здание Русского Православного Царства". Его быстрое становление не позволяет однозначно судить о двух с половиной веках ига как вычеркнутых из истории развития Руси и русского народа. Осмысление религиозного содержания власти как служения и ревности о вере, а не только о владении, начавшееся еще в Киевской Руси (поучения Владимира Мономаха, "Слово о вере христианской и латинской" Феодосия Печерского), в годы монгольского ига получило окончательное толкование. Выросло национальное сознание, сказывавшееся прежде в отдельных умах (Андрей Боголюбский). "Русский народ, по контрасту с азиатской тьмой навалившегося на него татарского ига, сначала языческого, а потом мусульманского (XIII-XV века) сразу же осознал себя носителем света Христовой веры, защитником ее от неверных, а свою землю почувствовал как "святую Русь". "Святую" в противоположность всем иным землям, оскверненным ересями, иноверием и неверием", – пишет А.В. Карташев, – "Русский народ в этот момент исторически почувствовал себя совершеннолетним, духовно вырос в великую нацию". Светские историки также отмечают эту веху в развитии русского национального сознания и русской нации. На Поле Куликово вышли рязанцы, москвичи, владимирцы, псковитяне, а с Куликова поля они вернулись русскими. Целый пласт произведенией, образующих так называемый Куликовский цикл, свидетельствуюет, что в сознании Руси она одолела татаро-монголов, лишь поднявшись на защиту святынь православия, а не политических или земельных интересов. "Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича" показывает, что христианское осмысление власти подошло к своему завершению - к учению о Православном Царе, которым в Житии называется Св. Дмитрий именно в эсхатологическом смысле, ибо употребление этого титула в мирском значении началось через полтораста лет. П.Чаадаев писал, что "продолжительное владычество татар - это величайшей важности событие... как оно ни было ужасно, оно принесло нам больше пользы, чем вреда. Вместо того, чтобы разрушить народность, оно только помогло ей развиться и созреть... Оно сделало возможным и знаменитые царствования Иоанна III, и Иоанна IV, царствования, во время которых упрочилось наше могущество и завершилось наше политическое воспитание".
Н.Я.Данилевский замечательно усмотрел и проанализировал необходимые условия для формирования сильной, основанной на национальном самосознании государственности, ранее незавершенной из-за естественной разницы местных интересов. Зависимость, а не только внешняя опасность играет роль исторического воспитания, которое научает "дорожить народною свободой и честью", и народ для их достижения сплачивается. Из форм зависимости - рабства, данничества и феодализма он выделяет именно данничество как воспитательную историческую форму, ускоряющую формирование общенационального мировоззрения. В отличие от рабства, обращающего человека в вещь и растлевающего как рабов, так и господ (Рим), при данничестве завоеватель не смешивается с покоренным народом, слишком отличным от него, и, довольствуясь данью, оставляет свободною внутреннюю жизнь. Так было с Русью в монгольском нашествии и со славянскими народами под игом Турции. Обращает на себя внимание совпадение момента, когда русским дано было освободиться от монгол и превратиться христианский форпост на Востоке сразу после падения Константинополя - II Рима - сначала духовно, затем и геополитически. В это же время на Западе Испания успешно завершает реконкисту, изгоняя мавров и иудеев. Промысел, спасая весь христианский мир, предлагал христианам на Востоке и Западе Свой "общеевропейский" дом. Как ведет себя по отношению к истекающей кровью Руси латинский Запад, и его народы, сплачиванию которых в их собственной форме служил феодализм, началом которого считают реформу Карла Великого? Какое осмысление власти и какую власть видели перед собой "первые среди равных" европейские короли? И к какому итогу привела "похоть властвования", побудившая папство усвоить себе не только меч духовный, но и светский - взять кесарево? .
В ходе монгольского погрома непоколебимой и неповрежденной в своей спасительной деятельности устояла лишь православная церковь, которой пришлось испытать немало искушений и давления уже не от монгол - сначала язычников, потом мусульман, а от Запада, от латинства. Уже при св. равноапостольной Ольге Рим посылал своих миссионеров на Русь, посольство от Папы прибыло и в Корсунь, где князь Владимир еще до своего крещения ожидал приезда византийской царевны Анны. Известны попытки Рима использовать женитьбу Святополка Окаянного, убийцу русских первомучеников и страстотерпцев святых Бориса и Глеба на дочери польского короля Болеслава Смелого для насаждения латинства на Руси и отложения Святополкова удела от державы Святого Владимира. С предложением о "соединении" с Римом обращался папа Климент III, а Папа Иннокентий III писал князьям и народу в 1207 году, что он "не может подавить в себе отеческих чувств к ним и зовет их к себе".
Оставшиеся без ответа "отеческие чувства" Рима воплотились в мощном военном давлении на западные рубежи Руси. Папство, сосредоточившее в XIII столетии в своих руках и духовную и светскую власть, похоже, воспользовалось положением разоренной и обескровленной монголами Руси. Против нее благословлялось и направлялось оружие датчан, венгров, монашеских католических орденов, шведов, немцев. Папа повелел в 1237 году архиепископу Упсалы возвестить крестовый поход против русских "схизматиков" и язычников – финнов, который закончился в 1240 и 1242 годах победами Св.Александра Невского на Неве и на Чудском озере.
После этого Святой Престол не постеснялся испробовать и антирусские интриги при дворе Батыя, где одним из советников хана стал рыцарь Св. Марии Альфред фон Штумпенхаузен. К самому Великому хану в Каракумы в Монголию с поручением от Папы Иннокентия IV ездил минорит Иоанн де Плано Карпини. Когда же рыцари были разбиты, а интриги провалились, Рим, ничтоже сумняшеся, в 1248-м, а затем и в 1251 году году предлагал Св. Александру Невскому при условии принятия католичества свое покровительство и помощь против монгол тех самых рыцарей, от которых Благоверный князь только что очистил русскую землю.
Можно привести много исторических примеров подобного искусительства, включая шантаж перед агрессией НАТО против сербов, коим католическая, ныне либеральная Европа сопровождала свое участие. Как сатана-соблазнитель, говорила она одряхлевшей Византии: "Видишь царство сие, пади и поклонись мне и все будет твое". Ввиду грозы Магомета собирала она Флорентийский собор и соглашалась протянуть руку помощи погибающему не иначе, как под условием отказа от его духовного сокровища – отречения от Православия". – Дряхлая Византия, - пишет Данилевский, - "предпочла политическую смерть и все ужасы варварского нашествия измене веры, ценой которых предлагалось спасение". Почти такими же, будто заимствованными у Данилевского словами это событие описано А. Тойнби: "Перед лицом горестного выбора православные греки средневековья… отвергли иго своих западнохристианских братьев и с открытыми глазами предпочли как меньшее зло - ярмо турок–мусульман". Поистине сугубый подвиг выпал на долю Св. Александра - он должен был там, где нужно, явить доблесть воина, смирение инока и твердость исповедника. Такой удел выпал и его преемникам по мере усиления Московского Царства, которое уже стало рассматриваться латинской Европой как прямая угроза.