По лезвию ножа

В поселке Передовом, на одной из окраинных улиц, живет 92-летняя Анна Георгиевна Хорошилова. Домик ее старый, ему лет сто, но аккуратный, ухоженный. Бабушка сама управляется по дому, в порядке содержит небольшой огородик. Ум у бабушки Ани ясный, а глаза светятся добрым светом. Хотя в жизни она прошла через такие испытания, что могла бы ожесточиться или уйти в себя, отгородиться от людей. Но Анна Георгиевна человек открытый и рада любому гостю. Чаем напоит, медком угостит и о своей непростой жизни расскажет...

Сбылось предсказание

Анна Георгиевна рассказывает, что перед войной их семья жила в селе Спицевка, что километрах в 40 от Ставрополя.

Перед самым началом войны в их дом, не постучавшись, зашла странная женщина, с черными роскошными волосами, сама статная, красивая.

– Не бойся меня, – сказала она опешившей маме. – Я не цыганка, а сербиянка. Хочешь, предскажу судьбу твоей дочери? Мне за то ничего не надо, выдернешь редьку с грядки и хватит. А судьба у нее будет трудная, всю жизнь она будет ходить по лезвию ножа. Молись за нее.

И ушла так же внезапно, как пришла, сама выдернула редьку с грядки и словно растворилась в тумане.

В то время было модно девушкам осваивать мужские профессии. Вот и Аня пошла на курсы комбайнеров. К тому же сразу, как началась война, всех мужчин забрали на фронт. Кто-то же должен был убирать урожай. А он выдался отменный. Анна и не помнит больше таких тяжелых колосьев, как летом 41-го... Но убирать уже не успевали, поэтому многие поля приказано было жечь, чтобы урожай не достался врагу. По ночам видны были зарева от горящих полей. Но в окрестностях Спицевки девичья бригада еще молотила хлеб.

Комбайны были тогда прицепные, их тащили тракторами. Анин трактор заглох, и она взяла ручку-заводилку, чтобы запустить двигатель. Стала крутить, но не удержала, и заводилка обратным ходом ударила ее по плечу и лицу. Девушка потеряла сознание. Очнулась вся в крови, с сильной болью в плече. Оказалось, что у нее перелом ключицы.

Аню повезли на подводе в село в медпункт. Пока доехали, там уже немцы…

Перед новым годом немцы выгнали всю молодежь на площадь, сказали, что поедут на работы. Аня думала, что ее с переломанной ключицей не возьмут, но куда там. Толком и собраться не дали. Погнали пешим ходом в Ставрополь.

К утру они уже были в городе на станции. Всех посадили в вагоны и повезли в неизвестном направлении. Ехали несколько дней практически без остановок.

Когда поезд наконец-то остановился, всем приказали выйти из вагонов и построиться, Аня, оглядевшись, поняла, что это уже заграница. Так она оказалась в Польше. Похоже, предсказание странной женщины сбывалось…

Номер вместо имени

На станции мужчин и женщин развели в разные стороны. Пришла дама с лорнетом и прислугой. Обходя шеренгу девушек, закрывала нос надушенным платочком и тыкала лорнетом в понравившийся экземпляр.

– Да она наших жен в бардак отбирает! – крикнул кто-то из мужской шеренги.

А женатых здесь было много. Толпа взволновалась. Дама заявила, что ей замужние не нужны. «Берите своих жен». Мужики похватали не только своих. Один взял и Анну. «Будешь сопротивляться – зарежу!»

Хорошо, что недолго это «замужество» продлилось. Проштрафился вскоре «муженек», и его куда-то забрали. А вскоре увезли из этого временного лагеря и Анну.

Узнала, что привезли ее в Освенцим. Выкололи порядковый номер на руке и приказали отзываться только на него. «Нет у вас больше имен!..» От всего пережитого молодая девушка потеряла дар речи. Могла только говорить «да» и «нет».

В лагере спали втроем на одних нарах. Вместе с Анной – Рая Ткаченко из Донбасса и Катя Дубинина из-под Кущевки. За ночь раза три менялись, чтоб каждая могла поспать в середке – согреться.

Кормили скверно. Утром кипяток с жженым ячменем. В обед пустой суп на брюкве. Вечером грамм триста хлеба с опилками или картошка в мундире. Раз в неделю давали кусочек маргарина или полколесика ливерной колбасы.

Работали на осушении болот. Хоть и лето, но вода была ледяная. Беспричинно не издевались. Но когда одна девушка выбежала из строя к рукомойнику, чтоб глотнуть водички, охранник натравил на нее собаку. Больше никто не помышлял ослушаться.

Видела, как однажды подогнали вагон с людьми к бане (так немцы называли здание с трубой). Всех раздели и стали запускать по шесть человек, вместе с детьми. Видимо, это были евреи. Назад никто не вышел, а из трубы повалил черный дым.

Потом еще видела, как привезли цыган. Весь день просидели они там на травке. А утром – никого, только гарью всю ночь воняло в бараке.

Арбайтен! Арбайтен!

Однажды женщин, таких же, как Аня, потерявших дар речи (оказалось, что она не одна такая), собрали в одном месте и дали штопать чулки. Тех, у кого получалось лучше, собрали в одну команду, посадили в вагоны и куда-то повезли.

На одной из станций началась бомбежка. Поднялась паника, и все без команды бросились в бомбоубежище. Народу набилось столько, что не хватало воздуха. К тому же Аню так сдавили, что ей стало дурно, и она потеряла сознание. Очнулась оттого, что кто-то совал ей в рот кусочек хлеба, смоченного в варенье. Она пожевала и ей стало легче. Уже когда вернулась домой, вспомнила вкус того варенья, было оно из черной смородины. А тогда ничего не соображала.

Кто была та женщина, которая поделилась с ней этим спасительным кусочком? Кажется, по национальности немка.

Вообще, как говорит Анна Георгиевна, все немцы, с которыми ей приходилось общаться, скажем так, за рамками их служебных лагерных обязанностей, не были людьми жестокими. А вот на службе – совсем другое дело.

Система, созданная вождями рейха, не давала им никаких шансов проявить человечность. Адская машина уродовала всех, в том числе и самих немцев.

Потом Аня опять потеряла сознание, а когда очнулась, оказалась одна в кромешной темноте. Видимо, ее в общей суматохе забыли. Стала стучаться в закрытую дверь, кричать, и тут поняла, что к ней вернулась речь. На шум дверь отворил немец, видимо, охранник, очень удивился. Поняв, что перед ним русская, позвал товарища, который говорил немного по-русски. Аня поняла, что он примерно так сказал: «Иди сюда, здесь русская дура».

Стали расспрашивать, как она здесь оказалась, почему ее не забрали? Она все, как есть, и рассказала, только промолчала, что из Освенцима, а они на татуировку не догадались посмотреть. Может, это и спасло ей жизнь, а то бы отправили назад в лагерь. А так направили на биржу труда в Мюнхен, где ее отобрали в трудовой лагерь. Он находился неподалеку от Мюнхена.

Там работали от рассвета до заката, сбивали какие-то ящики, наверное, для патронов и снарядов. Кормили здесь тоже скверно, но отношение к заключенным было лучше. Служившие здесь немцы оказались добрее, в основном это были пожилые солдаты. Среди работниц были и немки, которые иногда подкармливали их, а порой и какую-нибудь старую одежонку давали.

– Простым людям война тоже была не нужна. Они тоже страдали, и ненависти к нам совсем не испытывали, – рассказывает бабушка Аня.

Там встретила землячку, Анну Серикову, с которой учились на курсах комбайнеров Она постарше была и взяла покровительство над девчонкой.

– Сказала, что надо меня замуж выдать. С мужиком легче будет жить, – вспоминает Анна Георгиевна.

Немцы разрешали создавать семьи. Отселяли семейных в специальный барак. Но никакого уединения. Так и жили скопом.

Мужа ей подыскала из земляков, с Кавказа. Звали его Никита Хорошилов. Был офицером, попал в плен. Родом из Минвод.

– Любви-то не было, – признается Анна Георгиевна. – Думала, как бы выжить, не пропасть одной. Никита был суровый, молчаливый. Жизнь у нас потом не сложилась. Но я благодарна ему, что поддержал в трудную минуту. В конце мая 45-го, когда нас уже американцы освободили, родилась у нас девочка. Назвали Александрой в честь его первой жены. Он рассказывал мне, что жена и дочь у него погибли. Но потом выяснилось, что они живы. В конце концов, он к ним потом и ушел…

И все же – на Родину!

Когда союзники бомбили Мюнхен и окрестности, и уже всем стало понятно, что фашисты доживают последние дни, молодую семью спрятал у себя в сарае немец Макс. Он работал с Никитой в токарном цехе. Подкармливал их. Позже он отвез молодую семью в пересыльный лагерь к американцам. Анна Георгиевна до сих пор вспоминает с благодарностью этого человека. Говорит, что он симпатизировал Советскому Союзу, может, даже был коммунистом. А может, просто понимал, что, кроме русских, никто не победит это зло – фашизм.

Рожала в американском лагере. Роды принимала хорватка, за санитарку была русская. Так что Шура родилась на немецкой земле. Хотя в документах потом записали, что в Минводах.

Они вскоре домой поехали, несмотря на то, что американцы предлагали и в Америку, и в Канаду. Говорили, что в России всех лагеря ждут. Но Хорошиловы решили, что только на Родину, даже если она им будет и не рада.

Но особист, который с ней уже в Минводах беседовал, предательства не нашел, сказал: «Иди домой, расти дочь».

Всякое потом было. И в мирной жизни судьба не щадила Анну. Так она и ходила всю жизнь по лезвию ножа. Но это уже другая история.

Ставропольский край

Фото автора

Специально для «Столетия»

Статья опубликована в рамках социально значимого проекта «Россия и Революция. 1917 – 2017» с использованием средств государственной поддержки, выделенных в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 08.12.2016 № 96/68-3 и на основании конкурса, проведённого Общероссийской общественной организацией «Российский союз ректоров».