«Русос бланкос» в стране гуарани (часть 1)
Раньше наши сведения о далеком Парагвае ограничивались стандартным набором клише: кровавая диктатура Альфредо Стресснера, проамериканский режим, солидарность с патриотами этой страны, боровшимися против ненавистной тирании. В 1990 году мне посчастливилось «открывать» Парагвай. Для себя, и для читателей.
Мой самый первый крупный материал - на подвальный разворот в известинской «Неделе» - был написан именно про Парагвай и назывался он «Вчера и завтра Альфредо Стресснера». Это было за 22 года до первого моего свидания с этой страной. Ну а первый приезд в Парагвай произошел вскоре после свержения диктатора его свояком, генералом Андресом Родригесом…
В парагвайской столице, Асунсьоне, бросалось в глаза обилие немецких названий ресторанчиков и кафе, повсюду реклама марок пива, тоже немецких. Но чаще всего на рекламных щитах, да и вообще повсюду мелькало слово «Гуарани». Название происходит от самого многочисленного индейского племени, давшего этой стране второй государственный язык, самобытную культуру, фольклор и традиции.
На гуарани, как и на испанском, здесь говорят практически все, даже иммигранты.
Постороннему очень забавно бывает слушать радио или смотреть телепередачи новостей, особенно когда берут интервью у какого-нибудь агрария, и замечать, как люди в разговоре постепенно, именно постепенно, переходят на более удобный для них гуарани.
И если сначала знающий испанский язык отлично понимает, о чем идет речь, то к концу интервью уже ничего понять невозможно.
Гуарани же, помимо всего прочего, считается здесь символом «парагвайства», местного патриотизма. Вся жизнь парагвайца - от рождения до смерти - проходит под его знаком, и трудно найти здесь какую-либо форму человеческой деятельности или ее плодов, которым бы не было присвоено имя «Гуарани»: национальная валюта, марка пива и содовой, названия обменных касс и кефира, крупнейшего пятизвездного отеля на главной Площади героев, туркомпании и мыла, магазинов, мастерских, лавочек, печенья, контор автопрокатных и... похоронных.
Но есть ведь и «русское присутствие» в Асунсьоне. «Улица майора Салазкина» или «Улица полковника Бутлерова», профессора Сергея Шишпанова, инженера Кривошеина, майора Касьянова... В туристическом справочнике, в рубрике «Церкви» - русский храм Пресвятой Богородицы Защитницы, на чьих стенах - мемориальные доски в честь офицеров царской армии. Наконец, в перечне городских кладбищ можно встретить упоминание тоже русского «Святого поля», и, приехав туда, на возвышающийся над рекой Парагвай холм, можно увидеть нашу икону на кирпичной арке над входом и мраморные плиты на могилах с русскими именами захороненных там людей…
- С вами хотят поговорить, - произнесла стандартную фразу телефонистка.
Тотчас мужской голос сказал: «Здравствуйте, сеньор Кармен». Не поняв сразу, что обратились-то ко мне по-русски, ответил на испанском. А когда сообразил, что говорю с соотечественником, тот, сказав, что сейчас заедет за мной, уже положил трубку. Так произошла моя первая встреча с людьми из «Ассоциации русских и их потомков в Парагвае» - АРПП.
Человек, звонивший мне, представился Игорем Флейшером. Минут через пятнадцать он забрал меня из гостиницы и привез к себе домой. Там, за блинами со сметаной и «столичной», я начал узнавать о парагвайских русских с их удивительной судьбой, проблемами и надеждами.
Их выбросила с Родины революция, разбросав по свету, а потом они собрались здесь. Одним из первых ступил на землю Парагвая генерал Иван Беляев.
Блестящий военачальник, военный землемер, этнограф, невероятно работоспособный и любознательный человек высокой культуры и просто хороший, открытый и беспокойный, он обладал незаурядной способностью располагать к себе людей. Быстро обосновавшись в здешних краях, Беляев разослал письма-приглашения своим знакомым, однополчанам и друзьям по несчастью - изгнанным из России и осевшим в Константинополе и других центрах сосредоточения белой эмиграции. Самые отчаянные и отчаявшиеся вернуться на Родину один за другим потянулись в неизвестные заокеанские края.
Парагвай встретил их радушно, впрочем, как и всех иммигрантов. Но помощи им ждать было не от кого, и становиться на ноги приходилось самим. Сил у них хватило, а блестящая военная, техническая и научная подготовка, высокий уровень культуры в сочетании со способностью россиян к труду, помогли им и обжиться, и громко и достойно заявить о себе. Не прошло и десятка лет, как о «белых русских» узнал весь Парагвай.
Генерал Беляев с группой топографов и землемеров отправился на освоение одного из самых суровых и необжитых краев страны - северо-западного, приграничного с Боливией района Чако. К началу 30-х годов Чако был исхожен и обмерен вдоль и поперек, а жившие там индейцы, до этого очень настороженно и даже враждебно относившиеся к белым пришельцам, благодаря исключительным душевным качествам русского генерала стали союзниками Асунсьона. Индейцы боготворили Беляева за его чуткое внимание к ним, их культуре, языку и традициям. Они приняли его как своего, и - редкий случай - белый человек, чужеземец стал для них своего рода духовным наставником, чуть ли не вождем-касиком.
Когда Беляев умер, индейцы не позволили похоронить его ни на русском кладбище, ни в Пантеоне Героев на главной площади Асунсьона. Прямо из храма, где состоялась прощальная панихида, не доверяя обещаниям властей, они на руках вынесли его гроб и увезли к себе на островок, где и захоронили. Позже, на собственные средства установили там его бронзовый бюст.
…Николас Ермаков достал из шкатулки с семейными реликвиями сложенный вчетверо листок, бережно развернул его. В могучих руках потомка донских казаков ветхая, потрепанная с краев, пожелтевшая от времени бумага казалась еще более хрупкой. Николас протянул ее мне:
- Переведи, пожалуйста, что тут написано. Русским владею плохо.
Семейная реликвия оказалась рапортом начальнику отдела снабжения Добровольческой армии от его бывшего секретаря, поручика Николая Николаевича Ермакова, деда моего собеседника.
В нем сообщалось, как 2 апреля 1918 года «во время отхода Добровольческой армии из местечка Немецкая Колонка (так значится в рапорте – А.К.), что под Екатеринодаром», автор документа был «разорвавшимся неприятельским снарядом сбит с лошади и контужен», подобран сестрами милосердия и местными жителями и укрыт ими до выздоровления в подземном леднике одного из домов. «Это, - пишет далее Ермаков, - было наше счастье, потому что вошедшие в Колонку большевики первым делом перекололи всех раненых, помещённых в доме при кирхе и на пивоваренном заводе. Сёстры милосердия были тоже расстреляны».
Николас слушал внимательно и, теребя свой шикарный казацкий ус, испытующе поглядывал в мою сторону, следя за реакцией. Конечно же, он давно и прекрасно знал, о чем там было написано: люди, владеющие русским языком, в его окружении, не перевелись. Но ему очень хотелось, чтобы «озвучил» его реликвии не кто иной, как «человек оттуда», с Родины его предка. Зачем ему это понадобилось, стало ясно, как только перевод был закончен.
- Есть среди нас еще и такие, - сказал он, - кто, узнав, что мы устраиваем тебе встречу, возмутились: «Его дед, наверное, убивал наших, а вы хотите пожимать ему руку!»
Последовала пауза, и я вновь перехватил его настороженный взгляд. Замерли и его друзья, сделавшие возможным эту встречу, собравшиеся в доме Ермакова на, как говорили недоброжелатели, «встречу с коммунистом».
- Мой дед твоего не убивал, - успокоил я его. - Революции он симпатизировал, это верно. Он всегда был на стороне бедных, бесправных людей, много писал о них, а оружия в руках не держал никогда. Он был писателем, человеком сугубо штатским. А вот контрразведка армии твоего деда замучила моего в застенках почти до смерти, это факт.
Над столом опять зависла тишина.
- Знаешь, - нарушил я молчание, - что было, то было, и прошлого не вернешь и не изменишь. Главное, сейчас нам с тобой и всеми вами дружбу добрую наладить, не рассориться за дедов наших. Как ты считаешь?
- Вот то-то и оно! - обрадовано встрепенулся Ермаков, словно своими словами я снял какое-то препятствие, мешавшее нам начать открытый, задушевный разговор. - Я ведь тому человеку точно так же и ответил. А ты для меня - прежде всего посланец нашей общей Родины. И если мы и сегодня станем сводить счёты за дела наших предков, то окажемся попросту дураками.
Мы поняли друг друга. И понимание это я постарался донести до всех друзей Николаса, с которыми довелось повидаться.
Один из первых вопросов, который я задал, естественно, был о причинах, побудивших их предков избрать Парагвай второй родиной. Сын одного из крупнейших парагвайских судовладельцев, Святослав Канонников, ответил:
- Очень просто. Наши деды и отцы, не согласные с властью большевиков, бежали от революции и всего, что она принесла, искали самое удаленное от нее место, такое, куда бы она ни за что не добралась.
Русская послереволюционная иммиграция в Парагвай началась в 1924 году. Приезжие были в основном военные - от поручиков до генералов, но стекались сюда и профессора университетов, инженеры, архитекторы, врачи, музыканты, специалисты разного профиля. Это была российская элита, люди золотого фонда императорской армии, русской научной и инженерно-технической мысли. Для многих путь сюда из России лежал через Константинополь, а туда, как известно, в отличие от Европы, люди в большинстве своём бежали без средств, практически в том, что на плечах было одето, да в карманах лежало. Отец Канонникова, крупный судовладелец из города Николаев, чтобы добраться с семьёй до Южной Америки, нанялся матросом на греческое судно.
Очутившись в Парагвае, люди шаг за шагом, год за годом, помогая друг другу, становились на ноги. Они прибыли сюда как обычные иммигранты, стали обосновываться, обстраиваться, обзаводиться хозяйством. Непросто это было: чужая земля, язык, привычки и традиции, климат с 45-градусной жарой.
Иммиграция - мир особый. Пока всем трудно, она сплочённая, люди помогают друг другу. Так было и здесь. Без взаимной выручки русским было бы трудно подняться на новой земле. Чтобы облегчить процесс адаптации на новой земле, помочь каждому в отдельности и всем вместе, организовали свое землячество.
6 февраля 1932 года в Парагвае было зарегистрировано «Общество культуры - Русская библиотека». Его целью стало, как говорилось в уставе, «создание библиотеки с преобладанием книг на русском языке для пропагандирования русской литературы, русского национального искусства, проведения выставок, лекций, научных экскурсий, собраний для обмена идеями». Они частенько собирались, вспоминали российскую жизнь, горевали о потерянном, старались поддержать, не дать погаснуть камельку русского духа, наших традиций в одежде, кухне, увлечениях. Парагвайские власти не раз предлагали им принять местное гражданство, приглашали офицеров на военную службу. Но они медлили.
«Ведь мы же офицеры!»
До той поры, пока не вспыхнула война с Боливией. И российские офицеры, «истосковавшиеся по запаху пороха», и в благодарность за то, что Парагвай приютил их на своей земле, влились добровольцами в его армию. Свое право на новое гражданство они решили заслужить на поле брани, пошли защищать свою новую родину.
В августе 1932-го группа офицеров собралась обсудить сложившуюся в стране ситуацию. Слово взял майор Николай Корсаков: «Почти двенадцать лет назад мы потеряли нашу любимую Императорскую Россию, оккупированную силами большевиков. Сегодня Парагвай, эта страна, которая приютила нас с любовью, переживает тяжелые времена. Так что же мы ждем, господа? Это же наша вторая родина, и она нуждается в нашей помощи. Ведь мы же офицеры!»
И они возглавили пехотные эскадроны и батальоны, артиллерийские батареи, помогли парагвайцам разработать и применить современную тактику ведения боя. Неоценимую помощь оказали парагвайцам военные врачи и вместе с ними сестры милосердия: Вера Ретивова, Наталья Щетинина, Софья Дедова и Надежда Конради. Ученые-физики, математики, архитекторы и инженеры разработали новые для Парагвая системы оружия и бомбометания, инструктировали пилотов, строители обучали своих коллег основам передовой фортификации. «Наша армия, - писала в ноябре 1990-го газета «АБЦ колор», - к началу войны не располагала опытными офицерами, и участие русских стало решающим».
Парагвай одержал победу. Военные хроники сохранили героические поступки россиян, их безмерно ценный вклад в победу.
Немало «наших» отличилось в решающих сражениях этой войны, пало на земле Чако. Гибли, как правило, смертью геройской, солдатской. Многие были награждены высшими боевыми наградами, удостоены посмертно славы национальных героев.
И все - вечного признания парагвайцев. Дивизионные генералы Иван Беляев, Николай Эрн и Степан Высоколан, бригадные генералы Николай Шимовский, Николай Щеголев и Александр Андреев, полковники Иосиф Пушкаревич, Георгий Бутлеров и Сергей Керн, военврач полковник Артур Вейс, майоры Сергей Салазкин, Борис Касьянов, Владимир Срывалин, Николай Чирков, Николай Голдшмидт, майоры медицинской службы Константин Граматчиков и Митрофан Ретивов, капитан флотилии воено-речных судов Всеволод Канонников, армейский капитан Николай Блинов... Так, самоотверженностью, героизмом, а нередко и своей кровью заслужили они гражданство этой страны. Сейчас об их подвигах написаны книги, их имена даны целой дюжине улиц Асунсьона, выпускам школ и академий, им воздвигнуты памятники…
Но и это не все. Закончилась война, и уже в новом качестве, осененные воинской славой, они продолжили традицию россиян, с детства приученных высоко держать марку своей страны, своего народа, самого понятия «русский». Кто-то остался на службе в армии и дослужился до высших рангов - полковников и генералов, преподавал в военных училищах и академии. Интеллигенция влилась в среду парагвайских коллег. Военные и гражданские специалисты и профессора основали первое в Парагвае высшее политехническое училище, и без преувеличения можно сказать, что большинство парагвайских инженеров, руководителей производств и множества государственных ведомств, в той или иной степени прошло школу русских преподавателей и профессоров.
Вспоминают, например, что в министерстве общественных работ, особенно в его дорожно-строительном отделе, долгие годы рабочим языком был русский. Вслед за Беляевым русские землемеры обошли всю территорию республики и составили её подробнейшие топографические карты. Российские иммигранты и их ученики изучили энергоресурсы Парагвая и создали основу всей его системы энергоснабжения. Масса оборонных объектов построена или реконструирована по проектам русских архитекторов. Русские же занимали многие высокие посты в правительственной администрации, некоторые назначались заместителями и советниками министров, начальниками крупных департаментов, государственных институтов. В Асунсьоне была основана первая школа классического танца.
- Да, русские пустили здесь глубокие корни, - говорил мне Игорь Флейшер, десять лет работавший директором ведомства промышленного планирования Парагвая, а затем несколько лет заместителем министра промышленности, - В Парагвае нас уважают как отличных специалистов, честных предпринимателей и коммерсантов, как людей высокой культуры и морали. Все эти годы мы ревностно следили за тем, чтобы ни один наш соотечественник не был замешан в каком-нибудь неприглядном деле, коррупции или мошенничестве, чтобы имя русского человека ничем не было запятнано, опорочено. Так мы воспитываем и наших детей. Считаем, что это наш долг и перед нашей матерью-Родиной. Ведь по нам здесь судили и о России в целом.
Как строилась их повседневная жизнь? Полная оторванность от матери-Родины, фатальное осознание невозможности вернуться, конечно же, сказались на их бытии, и наступило, казалось бы, неизбежное для такой общины - русский дух некогда крепкого землячества стал рассеиваться, русский язык в семьях начал размываться испанским и гуарани. Тихо-тихо российские традиции стали затушевываться, отходить на второй план. Кто-то еще держался друг друга, но это были лишь разрозненные ячейки. Единственное, что собирало их вместе, - это церковь. Да и то «своего», постоянного священника у них не было. Для богослужений к ним приезжал батюшка из Буэнос-Айреса, но раз в месяц да по большим праздникам.
Но была в их жизни и проблема иного рода.
Окончание следует
Чехия: к альянсу оппозиции против либерально-демократического авторитаризма?
Россия и Бразилия в парадигме стратегического партнерства
«Серая зона» Катыни, Холокост и польский коллаборационизм
История и политика в современных российско-польских отношениях