Общественное мнение и политический реализм

Практическая политика чаще всего определяется здравым смыслом, реальными государственными интересами, то есть стремлением каждой державы не просто жить, но жить хорошо. Однако в демократиях, где голоса избирателей определяют судьбы политических элит, реальная политика обязана учитывать общественное мнение.

"Общественное мнение" постиндустриального общества формируется СМИ. Тем не менее, в нем всегда присутствует некий иррациональный с точки зрения реальной политики субстрат – мораль. На этом чувстве можно спекулировать, им можно манипулировать, с его помощью можно получить поддержку для наступательных политических акций, в основе которых лежат эгоистические, реальные интересы государства. Достаточно лишь заменить грубое слово "экспансия" на "гуманитарную интервенцию".

Однако спекуляции на чувстве морали имеют и обратный эффект: однажды выпустив джина из бутылки, сложно, да и опасно загонять его обратно, особенно если речь идет о нации, где попытки "освободить" народ от понятий морали и совести уже имели место и закончились плачевно. Поэтому там, где практическая внешняя политика не позволяет одевать себя в "гуманитарные" одежды, политик-реалист заранее обязан сделать реверанс в сторону господствующего в обществе мнения.

Никто не будет отрицать, насколько важно с экономической точки зрения сотрудничество, например, ФРГ и Китая. Тем не менее, перед встречами на высшем уровне, знаменующими новые этапы сотрудничества, в немецкой прессе обязательно появляются статьи о нарушении прав человека в Китае, о трагической судьбе китайских диссидентов, раздаются требования к канцлеру затронуть этот вопрос в ходе бесед с китайским руководством. Вопрос, который в отношениях с маленьким, зависимым государством мог бы стать рычагом давления, в переговорах с сильной державой может быть только "затронут". Он и "затрагивается", а сотрудничество развивается.

Следующий пример – США. Восстановление хороших отношений с этой страной, подпорченных в свое время Шредером, является важнейшим приоритетом внешней политики Меркель. Тем не менее, в ходе своего визита в США она критикует ситуацию в Гуантанамо. Эта критика адресована США? Нет, родной немецкой общественности, миролюбие которой – результат десятилетий целенаправленной политико-воспитательной работы. Если в ходе югославского кризиса "моральных" поводов для вооруженного вмешательства Запада было найдено достаточно, то в случае с Ираком "моральная" аргументация хромала. В то время как Шредер вместе с русским и французским президентами выступал против начала боевых действий, Меркель сделала ошибочный ход, поставив все на старую внешнеполитическую карту – на "безоговорочную союзническую верность", "вечную дружбу с США". И проиграла, поскольку продолжение внешней политики старой "боннской" республики в Берлине немыслимо. Нынешние осторожные замечания Меркель о ситуации в Гуантанамо призваны показать немецкой общественности, что близость канцлера к США, ее хорошие отношения с правящими американскими элитами вовсе не означают неспособности к критическому восприятию проблематичных с "моральной" точки зрения аспектов американской политики.

И наконец, грядущий визит Меркель в Россию. В своем интервью журналу "Шпигель" канцлер выразила обеспокоенность состоянием демократии в России, предостерегла от "энергетической зависимости" и сказала, что "дружба" с Россией пока что невозможна, а возможно только "стратегическое партнерство". Странно, что это интервью, судя по резонансу, грустно удивило российскую общественность. Канцлер сказала то, что неизбежно должно было быть сказано, что ожидало от нее подготовленное годами соответствующих сообщений о России немецкое общество.

…В вопросе отношений с Россией немецкое общественное мнение определяется представлениями, из года в год культивируемыми СМИ. Представления эти, скажем так, сдержанны, особого стремления к дружбе не наблюдается. Автор данной статьи не может вспомнить ни одного политического сообщения о России в немецких СМИ, где не присутствовал бы элемент опасения, или, хотя бы, назидательности. После развала СССР, когда российские демократы были уверены в безоговорочной любви Запада, немецкого обывателя усиленно начали стращать грядущим "распадом России". Заставка "разлетающейся на кусочки" России или же бурого медведя, вылезающего из-под трехцветного флага была в порядке вещей в телевизионных репортажах тех лет. Реальные геополитические интересы (расширение Евросоюза, расширение НАТО) мотивировалось угрозой со стороны России, которая "до сих пор еще слишком велика", слишком "непредсказуема", недостаточно демократична и вообще не такая, как нужно. При этом подразумевалось, что такой, как нужно, она все равно не станет никогда. Народ в ней хотя и хороший, и многострадальный, но с политической точки зрения неправильный. И "русским предстоит еще очень много учиться", в первую очередь, разумеется, демократии. Поэтому до недавних лет деятельность германских НПО в России определялась "политикой развития", "демократизацией". Тенденция к равноправному партнерству наметился лишь при канцлере Шредере.

Во все предшествующие годы "общественное мнение" Германии требовало от своих канцлеров "твердой" позиции по отношению к России. От Гельмута Коля требовали, чтобы он общественно-полезно влиял на "своего друга Бориса". От Шредера требовали использовать дружбу с Путиным в интересах демократизации России и упрекали его в том, что он не занял бескомпромиссную позицию по отношению к ситуации в Чечне. Как известно, чеченских бандитов, начиная с 1994 года – и до 11 сентября 2001 года именовались в немецких СМИ "борцами за свободу и независимость".

Какие представления о России господствуют в немецком обществе накануне визита Меркель? Процесс над Ходорковским рассматривался как наступление на демократию. "Газовый" спор между Украиной и Россией преподносился в политическом контексте. "Россия, обещавшая использовать газ только как товар, но не как оружие, попыталась управлять демократически избранным правительством в Киеве", - возмущенно восклицает обозреватель еженедельника "Цайт" и призывает Меркель хорошенько подумать, нужно ли Германии "так называемое энергетическое партнерство с Россией". "От газа и нефти процветают авторитарные режимы и продажные бюрократии. Норвегия – исключение, Россия же, напротив, образцовый пример порочного развития", - утверждает журналист, призывая Германию, - с целью обеспечения себя нефтью и газом, - инвестировать в "права человека и в демократию".

Рядовой немецкий гражданин не против сотрудничества с Россией и уже не позволяет прессе эмоционально "накачивать" себя, как это было в свое время в ходе югославского кризиса или при освещении событий в Чечне. Типичная позиция выражена на одном из политических интернет-форумов: "Россия и Германия должны сотрудничать, - рассуждает один из участников дискуссии, - но это не значит, что Германия должна молчать, если в России случаются преступления против демократии".

В свое время Меркель назвала постыдной позицию канцлера Шредера, упрекнув его, что он не нашел во время своего визита в Россию достаточно четких слов для осуждения нарушений демократии и свободы печати. Вполне возможно, что она такие слова найдет и произнесет в такой же тональности, как слова о лагере в Гуантанамо. Немецкая общественность будет успокоена. Между тем, реальная политика пойдет своим ходом. Детали энергетического сотрудничества будут решены в переговорах специалистов. Спорные вопросы о статусе неправительственных организаций (в свете будущего закона о статусе НПО в России), скорее всего, будут решены по ходу оперативной внешней политики, как это случилось в свое время с вопросом о налогообложении германских политических фондов в России.

И, наконец, означала ли дружба между Шредером и Путиным дружбу между Германией и Россией? Та политика, которая велась "красно-зеленой" коалицией по отношению к России, лучшим образом отвечает именно началу стратегического партнерства. Дружба – это иная фаза внешнеполитических отношений, нашими державами пока не достигнутая. Меркель просто назвала вещи своими именами.

Добавим, что хорошо функционирующее, прочное стратегическое партнерство в условиях нынешних политических реалий может оказаться и для России, и для Германии значительно более полезным, нежели некая гипотетическая "дружба". Ибо между Россией и Германией лежат страны, историческая память которых настолько отягощена воспоминаниями об "особых отношениях" этих двух держав, что даже членство в Евросоюзе не избавит их от опасений оказаться обойденными. Именно поэтому в политике Германии по отношению к России и дальше будет сильно выражено "европейское измерение" и будут прилагаться усилия интегрировать новых, восточноевропейских членов Евросоюза в "стратегическое партнерство" с Россией.