Наталия Нарочницкая: "Присутствие китайских торговцев не означает оккупацию России "

В конце апреля российская парламентская делегация посетила Китай. После поездки один из членов делегации зам. председателя Комитета Госдумы по международной политике Наталия Нарочницкая обратила внимание на подъем в наших отношениях с этой страной. Во время визита она заметила, что Китай не заинтересован в дальнейшей дестабилизации России, в ее распаде, сепаратизме, что существует общность интересов наших стран, в том числе и в качестве противовеса новым гегемонистским интересам. Наталия Нарочницкая также считает мифом проблему «китайской оккупации». Существует людская масса, многократно превышающая население всей страны и находящаяся рядом, на границе, она вызывает чувство неуверенности, но это ­– наша проблема. Если бы у нас был экономический рост, то такие бы вопросы не возникали, полагает депутат.

– Какие элементы государственного Китая стоило бы перенять России? Что было бы применимо у нас?

– Я никогда не выступала за то, чтобы просто брать и переносить какие-то элементы. Но задуматься над подходами стоит, они достойны внимательного изучения. Разве тезисы «триады» не применимы везде? Но это не означает, что конкретная реализация этих подходов одинакова во всех странах. Китай развивается и модернизируется бурными темпами, не уничтожая смыслообразующего ядра своей национальной традиции, они встраивают новые элементы, и ими заменяют старые элементы только тогда, когда убедились, что это новое может послужить такой же надежной опорой, как и старое, или даже способно выдерживать еще больше. У нас же часто сначала подрывают, а потом решают, что построить. То же, что китайское общество модернизируется во всех отношениях, в том числе – в политическом, очевидно. Но этот процесс очень осторожный, медленный.

Я не увидела на улицах городов обилия пропагандистских плакатов, таких, которыми были завешены все города в хрущевские времена («Будущее поколение советских людей будет жить при коммунизме» и т.п.). Да, на площади Тянь-Ань-Мынь есть плакаты, портрет Мао Цзе Дуна. Там расположен мавзолей, так что это достаточно естественно. Но на самих улицах ничего подавляющего, беспрестанно напоминающего о том, что «мы строим коммунизм» там нет. Тем не менее, государственный контроль над всем и вся ощущается. В то же время, очевидно, что этот контроль не является синоним косности и тормоза развития.

Поэтому изучать опыт Китая нужно непременно – успехи в экономике налицо, индустриализация и модернизация страны идет очень быстро. Страна очень много производит, экспортирует, имеет капиталы, которые может инвестировать. Конечно, большие проблемы с тем, что у КНР очень большое население. Но по прогнозам демографов население в Китае будет расти до 1,5 миллиардов, а потом начнет уменьшаться. А в Индии, например, напротив, прогнозируется чудовищный рост населения и обгон Китая. Рождаемость в Китае растет в основном за счет деревень. Существуют и штрафы за «лишнего» ребенка. Очень много богатых людей готовы заплатить эти деньги.

– Какие основные проблемы во взаимоотношениях России и Китая вы видите на сегодняшний день?

– Я не приветствую взгляд на что-либо через эйфористические «розовые» очки. Я не случайно отметила, что подъем в наших отношениях с Китаем не конъюнктурный. По основным проблемам у нас подходы одинаковые. И мы также заинтересованы в стабильности друг друга. Китай не заинтересован в дальнейшей дестабилизации России, в ее распаде, сепаратизме. А со стороны Запада мы наблюдаем несколько иную картину. Мы заинтересованы в укреплении принципов международного права, у нас одинаковые позиции по Великой отечественной войне, по укреплению Устава ООН, по невмешательству во внутренние дела.

По сравнению с обозримым прошлым, наши отношения сейчас максимально освобождены от груза каких-либо раздражителей. При этом ни Китай, ни Россия отнюдь не готовы позиционировать себя в каком-либо союзе против Запада. Когда мы говорим о подъеме отношений, это не значит, что они противопоставлены связям Китая или России с Западом. Россия просто возвратила себе традиционную многовекторность политики после явного перекоса, эйфористичных ожиданий и одностороннего крена в сторону Запада. Тем не менее, даже в последние годы, когда сформировались тенденции к многовекторности политики, Россия не позиционировала себя как враждебную Западу страну. И, напротив, давление со стороны Запада на Россию, по сравнению с давлением на Советский Союз, выросло. Поэтому нынешняя ситуация во внешней политике – это лишь возвращение к классическим международным отношениям, когда государства, трезво оценивая общую ситуацию в мире, свои выгоды, все pro et contra, позиционируют себя как стратегические и исторические партнеры, стратегические исторические, одновременно позиционируя себя как партнеры и с другими центрами сил.

Динамизм экономического развития перемещается в Азию – это очевидно. Евразийская стратегия Вашингтона явно вошла уже в Азиатский континент очень глубоко. Это повышает уровень взаимопонимания с Китаем. Китаю, с его тысячелетними традициями, вообще не свойственны союзы. Азия, в отличие от Европы, это созвездие цивилизаций, а не единая цивилизация. Азиатским цивилизациям не свойственны союзы, коалиции. Это несколько иная дипломатия. Ощущение их самодостаточности – это основа азиатской политики, это центр, из которого выходят разнонаправленные лучи. Но есть общность интересов России и Китая, в том числе и в качестве противовеса новым гегемонистским интересам. Неустроенность отношений с Востоком ослабила бы и западную позицию России. Сильная позиция в Азии соответствует евразийскому духу нашей страны.

– «Новые китайцы», создавшие свои капиталы в последние десятилетия, не боятся того, что в определенный момент государство конфискует их собственность под каким-либо идеологическим или же иным предлогом, а им придется начинать все с нуля? Ведь у нас, в России, отношение к собственности – одна из основных проблем.

– В последнее время много говорят об ухудшении инвестиционного климата в России, а у Китая он очень хороший. Причина плохого инвестиционного климата – вовсе не в недостатке капиталов. У нас внутри страны накапливается много капиталов, норма сбережений достаточно высока. Но именно неустойчивость имущественных отношений создает этот плохой инвестиционный климат. А ведь именно тем, что инвестиции текут в Китай, объясняется его такое бурное развитие! Значит, такие условия и гарантии, при которых инвесторы не страшатся за свои средства, созданы. Огромное количество китайских бизнесменов также подтверждает, что они не боятся недружественного отношения со стороны государства.

– Бурное развитие китайской экономики вызывает интерес. Но не стоит ли опасаться китайской экономической экспансии? Не можем ли мы в один день проснуться в другой стране, где все важнейшие отрасли экономики будут контролироваться китайскими компаниями?

– Вопросы, связанные с этой темой, часто обсуждаются в последнее время. Как правило, причина таких опасений – «серые», нелегальные поставки китайских товаров, которые, безусловно, негативно влияют на российскую экономику, развращают ее. Но такие проблемы в равной степени должны быть адресованы и китайской стороне, и российским партнерам китайских нелегальных поставщиков, и таможне. Экономическая экспансия, на мой взгляд, нам не грозит. То, что видно обывателю – дешевая китайская одежда на рынках, китайские тапки, кеды, джинсы – лишь ничтожная доля в масштабах всей экономики. Безусловно, здесь есть, над чем подумать. Конечно, вся сфера обслуживания и торговли товарами народного потребления нуждается в оздоровлении. Количество «серых» провозов велико, те, кто обращает на это внимание, абсолютно правы. Но мифы о «китайской угрозе» не имеют под собой никакой почвы.

Как что можно видеть, как борзописцы стачивают свои перья, описывая, сколько миллионов китайцев сейчас нелегально проживает в России. Но, по оценкам специалистов, реально в России не более 200.000 китайцев-нелегалов. Кроме того, китайцы, как правило, не собираются оставаться жить в России. Для них это эксперимент, они приехали, продали, поработали, сделали что-то – и уехали обратно. С другой стороны, нас не устраивает, когда группы китайцев приезжают к нам без паспортов, снимают какие-то углы, подпольно производят поддельные куртки, нашивая на них иностранные бирки. Но эта ситуация плоха для обеих сторон, т.к. эти люди становятся предметом эксплуатации, жертвами нечестных, недобросовестных нанимателей, они находятся в униженном положении. И такие обстоятельства разлагают и ту, и другую сторону. Но это текущая проблема, которая может быть решена.

- Во время вашего пребывания в Поднебесной между Россией и Китаем случился таможенный конфликт – российская таможня конфисковала партию китайской обуви на 80 млн юаней (около $10 млн). Считаете ли вы, что этот конфликт имел под собой какую-либо политическую подоплеку, был направлен на то, чтобы каким-либо образом повлиять на ход переговоров между китайской и российской сторонами, или же это был заурядный конфликт таможни с недобросовестными экспортерами?

– Этот вопрос мне задавали даже на пресс-конференции в Пекине. На мой взгляд, никакой политической подоплеки здесь нет. Разве не пестрят наши газеты сообщениями о задержке российских, польских или других товаров на границе? Это же повсеместная картина, отражающая теневые стороны нашей экономики. Речь идет о недобросовестных таможенных операциях с обеих сторон. Эта ситуация сейчас контролируется на очень высоком уровне, т.к. слишком велика сумма, количество товара. Но здесь нет ничего такого, что недавно было в Испании, когда европейская страна, производящая обувь, оказалась заполонена китайскими ботинками и кроссовками. В некоторых местах там начался бунт, т.к. есть города, которые живут только за счет обувного производства. Там выдвигались требования запретов, ограничений. Конфликт в Испании приобрел характер политического. Здесь же – заурядный случай, поражающий лишь масштабами. Никакого крупного политического конфликта, на мой взгляд, здесь не будет. Безусловно, неприятно удивляют те уродливые стороны нашей торговли, которые сформировались во времена становления капитализма в России.

– Товарооборот России и Китая неуклонно возрастает. Надпись Made in China можно встретить на чем угодно – от носков до ноутбуков. Но, увеличивая экономическое взаимодействие с Китаем, не ставим ли мы отечественных товаропроизводителей в невыгодное положение? Ведь, как известно, стоимость рабочих рук и производства в Китае ниже, чем в России. Не делаем ли мы сами свою экономику неконкурентоспособной?

– Это проблема занимает меня. Инвестиционная привлекательность Китая, прежде всего, в том, что рабочая сила там уже достаточно квалифицированная, но еще не дорогая. Это делает реализацию любых проектов, в т.ч. – инновационных, гораздо более выгодной. Но и эту проблему не стоит преувеличивать. Масштабы экономического взаимодействия наших стран пока еще не настолько велики. И в контексте российской экономики эта проблема еще не столь значительна. Тем не менее, это повышает необходимость ведения ответственной экономической политики в отношении отечественного производителя.

Вопрос здесь – в стратегии экономического развития. Ее, по сути, нет, она направлена против своего же, российского производителя, причем не имеет значения – частного или же государственного. Бурным цветом расцветает сырьевая отрасль, но не обрабатывающая. Нефтяная отрасль в частных руках, огромный вывоз капитала. И все это крайне невыгодно отличает нас от Китая: рост – есть, цифры увеличиваются, а развития – нет. Развитие должно идти за счет обрабатывающей промышленности, машиностроения и проч. А здесь интересы этих отраслей сталкиваются с сырьевой отраслью. Любая обрабатывающая промышленность заинтересована в низких ценах на сырье. Без поддержания их на этом уровне в наших климатических и пространственных условиях рентабельной, конкурентоспособной промышленности мы построить не сможем. Это вопрос вовсе не идеологии, а здравого смысла.

Кроме того, у нас есть и проблемы с населением. Если у Китая его слишком много, и государство должно нести постоянную заботу об обеспечении жизнедеятельности собственных людей, то в России проблема – депопуляция. Для того чтобы удвоить ВВП, нужны резервы рабочей силы. А где они? Поэтому проблем много у нас самих, но они не порождены Китаем.

Я отнюдь не призываю лишь к восхищению, не хочу, чтобы забывали о наших проблемах. Я лишь убедилась в том, как внимательно надо изучать то, чего достигла КНР.

– Нередко можно услышать апокалиптические геополитические прогнозы, говорящие о том, что Китай непременно захватит либо всю Россию, либо всю восточную часть страны, причем, согласно некоторым их них, произойдет это в самое ближайшее время. Стоит ли нам опасаться китайской оккупации?

– Проблема эта не стоит выеденного яйца. Присутствие китайских торговцев, наемных рабочих отнюдь не означает оккупацию. Кроме того, наши климатические условия отнюдь не близки китайцам. То, что китайцы заинтересованы в работе в России, не вызывает сомнений, но это – предмет регулирования.

Объективно говоря, конечно, людская масса, многократно превышающая население всей страны, находящаяся рядом, на границе, при внутренней тенденции к депопуляции, вызывает чувство неуверенности, но это, опять же, наша проблема. Если бы у нас был экономический рост, если бы мы бурно развивались, то такие бы вопросы не возникали. Оккупация – миф, который надо отметать. Другое дело, что рост такого гиганта, как Китай, должен быть предметом внимательного изучения.

– Как вы оцениваете, в этом контексте, недавнюю передачу Китаю нескольких пограничных островов, ранее принадлежащих России?

– Я известна как страстный борец против любой формы уступок Японии по Курильским островам, я неоднократно обосновывала это в своих статьях. В случае же с Китаем у меня подход другой. В последнем договоре с Китаем была поставлена точка – спорных вопросов по границе у нас больше нет. Проблематика трактовалась в русле пограничных проблем, а не территориальных претензий. Договор провозгласил, что взаимных территориальных претензий у наших стран нет. Нюансы же были переведены в разряд пограничных проблем. В китайской прессе, между прочим, много писалось о том, что КНР уступила территорию нам. Речь шла о трех островах, один из которых стал китайским, а два других были разделены пополам, причем так, что не пострадал ни наш водозабор, ни необходимая территория для захода самолетов в аэропорт Хабаровска. Насколько я знаю, при разработке демаркации китайцы очень лояльны. Когда вопрос решен, то проблемы отодвинуть границу на 100 или на 200 метров уже нет, такие несогласия решаются полюбовно. Надо также отметить, что документов, которые недвусмысленно говорили бы о том, что эти острова принадлежат именно нам, у нас не было, хотя не было и таких, которые бы подтверждали, что это – китайская территория.

Если положить на чашу весов ту важность отношений с Китаем, которая особенно возвращает сейчас, на фоне колоссально возросшего давления Запада на стратегических направлениях – на Балтике, в Черном море, на тех позициях, которые в свое время сделали Россию великой державой, а на другую – крошечные острова, то дружественные отношения с Китаем, на мой взгляд, важнее. Хотя, может быть, меня и осудят мои читатели-патриоты.

В то же время, если бы этот договор был заключен в то время, когда Россия не претерпевала бы столько унижений от Запада, то такого общественного резонанса по этому не было бы. Мы настолько привыкли не доверять государству, которое в течение 15 лет совершала уступку за уступкой (причем уступки эти были в серьезных сферах, они подорвали наше стратегическое положение), что на этом фоне такой шаг воспринимался крайне болезненно. В Китае вышло не меньшее количество статей, критикующих такой шаг своего государства. Между прочим, еще 20 лет назад представить такие споры в китайской прессе было бы невозможно. Хотя, конечно, общественные дискуссии подаются очень дозировано.

– «Тайваньская проблема» - один из важных геополитических вопросов на данный в азиатском регионе на данный момент. Какую позицию, с вашей точки зрения, должна занимать по этому вопросу Россия?

– У нас есть договор с Китаем, заключенный всего три года назад. Там четко сказано, что Россия выступает против независимости Тайваня в любой форме, что в мире есть один Китай. Правительство КНР есть единственное правительство Китая. В последнем официальном заявлении МИД по поводу решения Съезда китайских народных представителей процитировало эти же строки, добавив, что в решении китайского съезда было указано, что Китай предпочитает мирные решения. Но если какими-либо силами будет вызвано иное развитие событий, то тогда китайское правительство готово защитить территориальную целостность своей страны.

У Китая есть положительный опыт инкорпорации Гонконга, на основании доктрины «одно государство, две системы». Тайваню предлагается подобная форма взаимоотношений, но из-за куда большей вовлеченности западных сил, для которых важно иное стратегическое положение Тайваня, Тайваньский пролив, ситуация осложнена. На ситуацию влияют США, Япония. Тем не менее, эта проблема не относится к категории наиболее острых, хотя и содержит в себе определенный потенциал.

Ядерная проблема Северной Кореи сейчас гораздо более важна. Не случайно и Кондолиза Райс вела переговоры по этому вопросу, а Китай вел переговоры с представителями КНДР. Но и по этому вопросу у нас с КНР общая позиция. Мы не заинтересованы в распространении ядерного оружия, но точно так же не хотим, чтобы какие-либо внешние силы бомбили Северную Корею.

Обсуждая этот вопрос с китайскими экспертами, мы пришли к выводу, что желание обрести ядерное оружие, явная в нынешнем мире, рождена политикой того же Запада, когда малые страны существуют лишь «по милости» крупных стран. Для того чтобы не быть насильно втянутыми в чужую орбиту, им приходится стремиться к обладанию ядерным оружием. Достаточно было Северной Корее заявить о том, что у них есть атомная бомба (притом, что никто реально ее не видел), как от нее сразу же потребовали «вернуться за стол переговоров», но не стали бомбить. Это демонстрация того, что одна из причин этой пагубной тенденции в мире – политика США.

Более десятка стран технологически готово сейчас к производству атомной бомбы. Если такая международная обстановка будет сохраняться, то это будет стимулировать переход к каким-либо действиям. Нельзя исключать, что специалисты стран, уже разработавших ядерное оружие, могут быть перекуплены. Сложность и важность этой проблематике трудно переоценить.

- Ваш визит в КНР пришелся на те дни, когда в Киргизии начались массовые волнения, переросшие, согласно разным точкам зрения, в бунт, путч или даже революцию. Территориально вы находились к Киргизии гораздо ближе, нежели многие ваши коллеги-депутаты. Как выглядели киргизские события с китайской территории? Как вы оцениваете перемены в этом регионе?

– В Китае с пристальным вниманием следили за складывающейся в Киргизии ситуацией, т.к. эти страны имеют общую границу. И, конечно, Китай совершенно не заинтересован в том, чтобы в Киргизию проникли американцы. Думаю, что одна из предпосылок американского интереса к этой территории – это то, что рядом и Россия, и Китай. Поэтому обеспокоенность наших стран общая. В беседах выражалось некое недоумение в связи с тем, как быстро ситуация в Киргизии вышла из-под контроля, как государственная власть была фактически сдана. Китай занял выжидательную, осторожную позицию, начав изучать ситуацию. Никаких скороспелых суждений и заявлений по этому вопросу не было.

– А как должна в сложившейся обстановке действовать Россия? Известно, что Николай Бордюжа, секретарь Организации договора о коллективной безопасности (ОДКБ), выразил сожаление в связи с тем, что Киргизия не попросила помощи у этой организации.

– Предмет Договора о коллективной безопасности, это, прежде всего - защита от внешней угрозы, а не от внутренних беспорядков. Обязательства по нему не такие, как в НАТО или же в Варшавском пакте. Casus civilis, т.е. повод для действий, не прописан в нем достаточно четко. Формулировки в Договоре размыты, стороны обязаны сначала начать консультации и т.п.

То же, что происходит в Киргизии – результат отсутствия подлинной стратегии России по периметру наших рубежей. Об этой надо было думать раньше. Эйфория из-за очевидно дружественного отношения президента Киргизии Аскара Акаева не должна была обмануть – страна бедная, экономика не развивалась. Если в Грузии, на Украине след Запада был очень четким, настроения в дни революции в Киеве и в Тбилиси были нескрываемо антирусскими, то сказать о той толпе, которая громила монтировками магазины, этого нельзя. Скорее, это был протест против коррупции, полного отсутствия развития. Но и это надо было видеть и спрогнозировать раньше. Та же Шанхайская организация сотрудничества могла бы разработать какой-либо проект развития для этой страны, чтобы не было единственного «света в окошке» с Запада. Западу при этом гораздо труднее работать в Киргизии, чем на Украине и в Грузии, географически связанным с Европой. Но эти возможности не были использованы Россией.

У меня также вызывало недоумение то, как быстро все в Киргизии разрушилось, словно карточный домик. Но, даже по оценке экспертов в США, сейчас нужна именно выжидательная позиция, потому что погромы, в которые выливаются революции на Востоке, очень затрудняют упаковывание смены элит на прозападную в демократическую оболочку. Не говоря уже о том, что у оппозиции тоже в определенный момент возник страх того, что они не могут удержать власть и контролировать толпу.

Я не скрою своего разочарования: то, что произошло в Киргизии, безусловно, негативно для России. Другое дело, что я пока затрудняюсь давать оценки тому, как что пойдет дальше. Много раз говорилось, что отношения со странами СНГ для нас приоритетны. То, что является приоритетом, должно занимать основные полосы газет, первые места в новостных выпусках по телевидению, быть основной заботой МИДа. Разве это было так? Поэтому мы и имеем то, что имеем.

– Как вам кажется, «революционный пожар» продолжится в других странах, соседствующих с нашей?

– Сейчас все говорят о Белоруссии и думают, что это был бы лакомый кусочек для тех, кто все эти последние революции проводил. Но такое впечатление, что с Лукашенко не особенно побалуешь. «Проба пера» была в эти дни – был митинг, но его тут же разогнали. Разгонять, вообще-то, надо, т.к. недовольные есть всегда и везде, и они не выходят и не берут штурмом по любому поводу здания правительства именно потому, что знают о том, что будет дан отпор. На неотвратимости наказания за любые неконституционные действия зиждется любое государство. Против революций государство бессильно, но когда происходит проба сил, важно показать, что это не пройдет.

Для Запада очень важно было бы взять Белоруссию, т.к. это та самая недостающая деталь мозаики, которая выкладывается от Балтики до Черного моря. Эта территория важна стратегически, т.к. создает возможность отрезания России от морей. Появление прозападных властей в Белоруссии означало бы создание «санитарного кордона», о котором столько договорили и до, и во время революции 1917 г.

С самого начала, с 1991 года, нужно было четко представлять, что интерес России состоит в том, чтобы воспрепятствовать переориентации бывших частей исторического государства Российского на совершенно иные геополитические конфигурации. Я об этом всегда открыто говорила, один раз – даже в штаб-квартире НАТО, где подтвердили, что зона нашей ядерной ответственности – это территория Советского Союза в границах Хельсинского акта 1975 года. Но на вопрос, как можно позволять появление на территории своего военно-стратегического пространства вооруженных сил третьих держав, или же вступление частей этого пространства во враждебные блоки или союзы, ответом мне было молчание.

В договоре ПРО, из которого сейчас вышли США, была заложена географическая зона СССР, по периметру которой должны были быть размещены 9 станций слежения, без права переноса их вглубь территории. Но все это не было использовано Россией. Поэтому мы прошляпили ситуацию не сегодня, а в течение последних 15 лет. Сегодня мы лишь пожинаем плоды того, что формируется.

Хотелось бы надеяться, что в Киргизии еще не все потеряно. Слишком много неясностей, непонятно, насколько стабильна новая власть, есть Договор о коллективной безопасности. Зацепок, позволяющих вести действенную политику, много. Главное же – дать стране, молодежи некий исторический проект, который покажется им выгодным, привлекательным, интересным. Например, в рамках той же ШОС. Но этим надо заниматься специально.

- Известно, что западная культура основана на действии и инициативе, изменении, прогрессе, а восточная, в том числе, – и китайская, на покое и созидании. Какой из этих мировоззренческих принципов ближе к русской культуре?

– Сами китайцы, особенно – в Центре по изучению России, говорили мне: «Наталия, ведь Россия всегда воспринимается нами, Востоком, как Запад, а на Западе – как Восток». Россия – не Восток, не Запад. Это – Россия. Как цивилизация, она, в какой-то мере, самодостаточна. По макроэкономическим показателям, по ресурсам, технологиям, наша страна до сих пор обладает сильными параметрами для устойчивого развития. Кроме того, православная культура, которая неосознанно присутствует, воспроизведена даже в пост-советском человеке, в наибольшей степени чужда именно тому, что воплощает кальвинистский, пуританский дух США. Мотивации к труду и богатству у нас несколько иные. В том числе, земной успех не является показателем для спасения у русского человека, а в кальвинистском учении это буквально постулируется. Кстати говоря, этот кальвинистский дух достаточно чужд и апостольско-христианской романо-германской культуре, рожденной настоящей Европой. Сегодняшняя, пост-либеральная Европа, никогда бы не родила ни Моцарта, ни Бетховена. Но это уже совсем другая история. Об этом трубят европейские интеллектуалы-консерваторы, но у нас о них не пишут. Поэтому органичное существование в природе, когда труд и досуг не разделены, а находятся в гармонии, этика достаточности, а не прибыли, присутствуют и на Востоке, и в православной культуре. Сказать, сближает это или нет, нельзя, это было слишком схематично. Но это присутствует у нас гораздо больше, нежели в западной пост-просвещенческой культуре. Это создает совершенно другое отношение к природопользованию, экологии. В этом плане коммунизм, с его отношением к природе, отталкивающемся от принципа «не нужно ждать милостей от природы, взять их – наша задача!», гораздо ближе к западным подходам. Немецкий философ Вальтер Шубарт, влюбленный в Россию, написал книгу «Европа и душа Востока», где он отмечает, что русский человек – иоанновский, а западный – прометеевский. Это, конечно, условность, но в этом что-то есть.