Анатолий Адамишин: «Идея Президента Медведева - как многоцелевой истребитель»

«Главная тема» - еженедельная аналитическая программа на радио «Говорит Москва». Автор и ведущая – Наталья Бурлинова, эксперт Фонда изучения исторической перспективы. В программе – интервью с ведущими российскими политологами, обозревателями и общественными деятелями по наиболее актуальным событиям и тенденциям международной политики.

- Анатолий Леонидович, сегодня тема нашего разговора - складывающаяся новая архитектура европейской безопасности, контуры этой новой архитектуры. Не так давно президент Дмитрий Медведев выступил с инициативой подписания нового договора по европейской безопасности. Старый договор, известный как Хельсинкский Заключительный акт, был подписан еще в 1975-м, в самый разгар «холодной войны». Российский президент выступил с инициативой подписания нового договора. Почему вдруг понадобился этот новый договор? Почему нельзя адаптировать старый?  

– Видите ли, эта идея президента Медведева, как многоцелевой истребитель, имеет несколько хороших политических выходов, в том числе, вдохнуть новую жизнь уже в новых условиях и на новом уровне в Заключительный акт Общеевропейского совещания. Прежде всего, в принципы поведения государств на международной арене. Почему это потребовалось сейчас? Вы правильно сказали, Заключительный акт был принят в разгар «холодной войны». И к «холодной войне» идея Медведева имеет отношение, потому что после того, как распался Советский Союз, после того, как прекратилась открытая идеологическая и геополитическая конфронтация с Соединенными Штатами, общее настроение было такое, что все – начинается новая жизнь, с «холодной войной» покончено, мы в одной лодке, мы будем, как говорится, действовать в сотрудничестве, в мире и так далее. Но ожидания эти не совсем оправдались, а, можно даже сказать, совсем не оправдались, потому что в западных государствах и, прежде всего, в Соединенных Штатах был взят курс не на то, чтобы наладить сотрудничество, прежде всего, с Россией, а на то, чтобы, выражаясь фигурально, «обобрать» Россию, пока она была еще слаба. И поэтому «холодная война» по многим своим параметрам не закончилась. И теперь идея Медведева состоит в том, чтобы сесть за один стол и участникам Общеевропейского совещания, которое теперь является Организацией по безопасности и сотрудничеству в Европе, и другим организациям, которые есть в Европе, и на территории, скажем, СНГ, и рассмотреть, что можно сделать в евроатлантическом пространстве, чтобы все-таки нам окончательно покончить с «холодной войной» и жить по таким законам, которые были бы одинаковы для всех, то есть без двойных стандартов.  

– Скажите, пожалуйста, а в чем новизна подхода российской стороны к этому договору?  

– Я думаю, главная новизна заключается в том, что идея была высказана в довольно открытой форме, то есть не говорилось заранее, какой будет состав участников, какова будет площадка, на которой должны собраться, не давалась повестка дня. А было сказано, давайте, дорогие друзья, соберемся вместе и посмотрим, что мы можем сделать для того, чтобы не повторялись такие неприятные вещи, как, скажем, признание Косово, сделанное явно в нарушение Общеевропейского Заключительного Акта, как война на Кавказе и так далее. То есть попытаться сейчас вновь на новом уровне усадить за один стол европейцев, американцев, канадцев и те организации, которые есть на евроатлантическом пространстве, как выразился Медведев, от Владивостока до Ванкувера, и создать мирное пространство, в котором действовали бы такие правила поведения государств в отношениях между собой, которые были бы общепризнанными и едиными.  

– В принципе, те базовые принципы договора, которые изложил президент Медведев в ходе конференции по мировой политике в октябре прошлого года, во многом повторяют старый договор. Это и приверженность выполнению международных обязательств, и уважение суверенитета и принцип территориальной целостности. Но вот интересно, что среди базовых принципов, перечисленных президентом, не было принципа нерушимости границ. А, как известно, в старом договоре принцип нерушимости границ и принцип территориальной целостности разведены. О чем это свидетельствует, по-вашему? Возможно, президент исходит из того, что в современном мире трудно зафиксировать постоянство границ? Потенциально, может быть, мы закладываем возможность их изменения в будущем?  

– Это хороший вопрос. Стержень Общеевропейского совещания, Хельсинки – номер один, скажем так, был как раз в нерушимости границ в Европе. То есть это было подведение итогов под Второй мировой войной. Никто не может менять границы в Европе кроме как по мирной договоренности между участниками этих соглашений. Оказалось, что этот принцип, так же как и многие другие принципы Хельсинкского акта, в реальной жизни нарушался. Значит, идея сейчас подкрепить их не просто с морально-политической точки зрения, потому что положения Хельсинкского Заключительного акта не носят обязывающий характер, это политические заявления, это декларация о намерениях, а попытаться сделать их обязывающими будет крайне непростой задачей, кстати. Но и, конечно, принцип нерушимости границ и территориальной целостности не будет выпадать из этого перечня. Может быть, наш президент назвал пять принципов из десяти – те, которые представлялись ему в тот момент наиболее важными. Но я думаю, что мы обязательно будем выступать за то, чтобы все десять принципов Заключительного акта были подтверждены и сделаны обязательными. И, кстати, принцип нерушимости границ имеет сейчас для нас особое значение. Россию после кавказских событий обвиняют в том, что она не соблюдает принцип нерушимости границ. Россия говорит, хорошо, это была ситуация особая, связанная с агрессией Грузии против государства, пусть оно тогда было не признано. Но если есть опасения, что Россия не считает для себя необязательным соблюдать принцип нерушимости границ, давайте его тоже подкрепим в числе других принципов.  

– Интересно, что одним из принципов, обозначенных президентом, опять-таки стал следующий принцип, что ни одно государство и ни одна международная организация не могут иметь эксклюзивных прав на поддержание мира и стабильности в Европе. Это своеобразный камень в огород НАТО, отчасти США, и отчасти, наверное, даже Европейского Союза. Насколько реальным Вы считаете принятие такого принципа?  

– Начать нужно с того, что это не принцип из Хельсинкского акта, это наше, так сказать, положение. Вот в этом как раз и состоит новизна наших предложений. Дело в том, что нынешняя архитектура безопасности в Европе построена не вокруг общих принципов для всех государств, а она в реальной жизни построена на том, что больший вес имеют такие организации как НАТО. Адьянс сам решал для себя, бомбить Югославию или не бомбить. И не то, что Общеевропейское совещание, Совет безопасности не был тогда даже задействован. Имеется некоторый дисбаланс, когда ряд участников присвоили себе право диктовать те положения, которые для остальных не должны были быть диктуемыми. Когда Россия ответила на агрессию Грузии против Южной Осетии и показала, что она не останавливается перед применением вооруженной силы ради защиты своих интересов, стало ясно, что Россия будет играть по тем же правилам, которые изобрели, как говорится, для себя НАТО и США, но которые были прежде недоступны для других государств. И сейчас получается, что есть хорошая возможность все-таки разобраться, как мы будем строить мост, вдоль или поперек. Как мы будем действовать в Европе: на основании мирных договоренностей или будет какой-нибудь орган типа НАТО, США или Европейского Союза, который будет определять эти правила поведения.  

- Многие западные эксперты, оценивая предложение российской стороны, говорят о том, что эти предложения направлены на ослабление Североатлантического альянса и роли Соединенных Штатов в Европе. Насколько Вы согласны с таким утверждением?  

– Видите ли, англичане говорят, "вкус пудинга в его съедании". Надо сначала договориться о том, чтоб мы встретились, поговорили, а потом будем считать, кто кого ослабляет. Мне кажется, что это наше предложение еще хорошо тем, что показывает большую заинтересованность России в ее таком внешнеполитическом направлении, как евроатлантическое пространство. Часто у нас это направление как бы уходило на второй план, все, так сказать, смещается на Восток, в Азию и так далее. Это совершенно правильно. Сейчас удельный вес международной жизни смещается в азиатскую часть мира, но европейское, атлантическое направление остается для нас очень важным. И я думаю даже, что наиболее важное из наших внешнеполитических направлений, прежде всего, европейское. Почему? Во-первых, потому что у нас цивилизационная близость с Европой. Во-вторых, потому что у нас идеологическая близость с Европой в том, как мы строим общество. Это общество, которое ориентировано на социальную рыночную экономику. В-третьих, в чисто практическом плане, Европейский Союз – наш самый крупный торговый партнер. И то, что мы на этом направлении предлагаем собраться и обсудить ситуацию, хорошо играет на пользу нашей политики.  

- Вернемся к самой Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе. В 90-е годы произошла своего рода маргинализация этой организации. И сегодня российская сторона постоянно говорит о том, что в деятельности ОБСЕ существует некий функционально-географический дисбаланс. Изначально эта организация определяла для себя три сферы деятельности, «три корзины» - военную, экономическую и гуманитарную, права человека. На протяжении последних лет мы были свидетелями того, как ОБСЕ уходила от первых двух измерений и занималась в основном правами человека. Почему это произошло?  

- Отвечая на этот вопрос, необходимо вернуться к тому, что произошло после распада Советского Союза. Во времена «холодной войны» существовала идея Общего европейского дома, куда бы входили все государства-участники Общеевропейского совещания. И на него должна была быть возложена основная миссия по политике, по военным делам в Европе. Этого не получилось, потому что наши западные партнеры сделали основной упор на НАТО, а деятельность ОБСЕ свели только к «третьей корзине». В свое время после окончания «холодной войны» Запад упустил шанс, когда дело шло к тому, что распустится не только Варшавский договор, но и НАТО, что будет даже свой Совет Безопасности Европы, для того, чтобы решать вопросы в региональном масштабе. Но потом американцы свели дело к тому, что раз они получили монопольное положение единственной сверхдержавы, то они будут за всех решать. И сейчас, когда, наконец, американцы пришли к пониманию того, что такая роль хоть и привлекательна, но она им не по полечу – не может одно государство быть и полицейским, и адвокатом, и шерифом – теперь есть возможность найти более равноправные и демократические формы международных отношений.  

- Президент Медведев, выдвигая идею нового договора по безопасности, особо подчеркнул, что Россия при этом не предлагает разрушать ничего из уже существующих институтов в Европе, Россия заинтересована в существовании ОБСЕ. Тогда возникает вопрос, каким образом можно вернуть ОБСЕ, так сказать, в первоначальное русло ее деятельности.  

- Как раз этот вопрос и может стать одним из предметов обсуждения. Сейчас идут консультации с государствами-членами ОБСЕ по инициативе Медведева. В Хельсинки недавно состоялась такая встреча. И ОБСЕ в общем-то считает, что именно она могла бы стать площадкой для обсуждения наших предложений. Насколько я понял, позиция России состоит в том, что «нет», ОБСЕ – это всего один из участников, есть и другие, есть СНГ, НАТО, Европейский Союз. Сейчас уже новая ситуация, такие акторы как СНГ, НАТО весят в политике уже больше, чем ОБСЕ. Поэтому давайте соберемся все вместе и посмотри: если удастся возродить ОБСЕ на основе тех принципов, которые были заложены раньше – хорошо. Если нет, то, возможно, придется отказываться от нее. Но это предмет обсуждения.  

- Вы упомянули о том, что после «холодной войны» НАТО было близко к самороспуску, это действительно так?  

- В Западном лагере были разные на этот счет мнения. До сих пор есть люди, теперь уже и в Америке, которые считают, что альянс должен был быть тогда распущен вместе с Варшавским Договором, и должна была быть создана новая архитектура. А выбор в пользу НАТО был сделан по настоянию американцев, потому что для них – это, в первую очередь, инструмент продвижения собственных интересов, для них важно было оставить свои вооруженные силы в Европе и сохранить свое влияние на Западную Европу. Поэтому все рассуждения по поду того, чтобы Европа смогла «освободиться» и стать самоуправляемым регионом, не получили развития.  

- Какими должны быть, по Вашему мнению, институциональные контуры новой архитектуры безопасности в Европе, какие организации должны входить в эту архитектуру?  

- Это вопрос, который, на мой взгляд, сейчас специально не проясняется для того, чтобы не навязывать будущим участникам конкретные параметры. Это предмет для обсуждения. Я считаю, что одним из вариантов могла бы стать расширенная, укрепленная дополнительными полномочиями ОБСЕ. Но вообще предложение Медведева является шагом вперед по пути создания региональных формы управления. Нынешний кризис показал, что глобальная экономика уже существует, а глобальное управление этими процессами полностью отсутствует.  

- Что Вы понимаете под «региональным управлением»?  

- Сама идея, что регионы должны управлять собой, в настоящее время распространена в международном обиходе. Тот же Европейский Союз уделяет большое внимание региональному сотрудничеству и, соответственно, региональному управлению. Я думаю, можно было бы вернуться к идее Европейского Совета Безопасности, который принимал бы решения по политическим вопросам. Можно было бы это делать вместе с другими региональными организациями, которые бы находились (в идеале) под куполом общемирового правительства. Конечно, «общемировое правительство» звучит слишком экзотично, но открыто выдвигается лозунг коллективного руководства лидирующих держав. Существует потребность политического руководства теми процессами, которые происходят сегодня в глобализированном мире. Пока такое руководство отсутствует, но шаг за шагом мы начинаем приближаться к этой идее. И вот то, что в Вашингтоне собралась Большая Двадцатка для поиска путей выхода из кризиса, а эти двадцать стран представляют 95 процентов мирового валового продукта, теперь уже ясно, что это не единичные заседания, будут другие. В апреле состоится очередная встреча, к которой мы тоже готовимся и консультируемся с Европой, с которой у нас ближе позиции по выходу из кризиса, чем с США. Вот и складывается понемногу орган, который будет руководит экономикой, или по крайней мере, вводить экономические понятия для руководства. И есть уже несколько таких областей, где действует уже своего рода мировое правительство, а именно: международное морское право, тот же Европейский Союз, который является своего рода европейским правительством, в той части, которую он покрывает. Так что одна из той части далеко идущих задач, выдвинутых Россией предложений, это шаг за шагом последовательно двигаться к тому, чтобы было создано коллективное руководство лидирующих государств.  

- Изменится ли европейская политика Вашингтона с приходом новой американской администрации?  

- Я думаю, что европейская политика с приходом Обамы не изменится по существу тех американских устремлений, которые они имеют, но она изменится с точки зрения нахождения новых методов решения вопросов. Американцы от своей лидирующей роли в мире не откажутся. Если бы американцы более трезво, более объективно подошли к вопросу расширения НАТО и размещению элементов американской ПРО в Европе, то здесь бы открылась неплохая возможность для того, чтобы договориться и по более широким делам. Мы с американцами, наверное, уже в течение десятилетий не обсуждали стратегические вопросы: как устроен мир, что вы, американцы хотите в этом мире, чего мы хотим. Поэтому такая площадка, как общеевропейская, могла бы быть полезна для американцев. Они сейчас не отвергают эту идею, но относятся к ней довольно прохладно. Даже если вспомнить Общеевропейское совещание, то последними, кто присоединился к этой идее, были американцы за счет наших двухсторонних отношений прежде всего. Сейчас меня очень радует, что мы нащупываем с американцами общий язык в отношении Афганистана. Эта та точка, где наши интересы совпадают. Ни американцы, ни мы не заинтересованы, чтобы там были талибы или процветал наркотрафик. И если вот сейчас мы с американцами хотя бы по одному конкретному вопросу – Афганистану – найдем общий язык, в том числе разрешив американцам использовать наше воздушное или сухопутное пространство для облегчения их ситуации в Афганистане, я думаю, это пойдет на пользу всей Европы.  

- Каким Вы видите в новой архитектуре региональной безопасности место таких организаций как Совет Европы?  

- Совет Европы – это одна из тех организаций, которые, как сказал Медведев, ломать не надо. Но это и не в наших силах, потому что это организация, примыкающая к Европейскому Союзу, это их, что называется, моральное и юридическое руководство. Я не думаю, чтобы Совет Европы играл какую-то серьезную роль, но его существование полезно. И мы, кстати, ведь не отказываемся от того, чтобы обсуждать гуманитарные вопросы, права человека и так далее. Они, безусловно, имеют большое значение. С нашей стороны делается упор на военно-политические вопросы, потому что именно там накопилось больше всего проблем.