Станет ли Москва «новым Лихтенштейном»?

В прессе появилось сообщение о том, что в России решили завести собственного осьминога-прорицателя. И в самом деле, в Германии есть головоногий моллюск Пауль, безошибочно предсказывающий результаты футбольных матчей. А мы чем хуже? Однако, вряд ли имеет смысл, уподобляясь немцам, задавать ему вопросы о перспективах отечественного футбола. Лучше всего было бы научить морское чудище прогнозировать курсы валют.

Если бы на подобном поприще русский осьминог добился хотя бы некоторого подобия успеха, это было бы важным вкладом в решение исторической задачи превращения России в международный финансовый центр.

Что стоит за этой красивой формулировкой, никто объяснить не удосужился. Но в общих чертах задача ясна. Надо, чтобы не российские компании несли свои акции котироваться на Уолл-стрит в Нью-Йорке или в лондонский Сити, а наоборот, чтобы руководители американских, британских и китайских корпораций толпились у подъезда московской биржи - в надежде разместить там свои ценные бумаги. Несомненно, это выглядело бы очень красиво и живописно. Остается только решить, как добиться столь впечатляющей перемены. Не следует полагать, будто в российских верхах сидят наивные люди, которые не продумали практической стороны дела. Уже выделены огромные бюджеты на проведение пиар-кампании, запланированы всевозможные пропагандистские и рекламные акции, которые должны убедить капиталистов всего мира нести свои денежки именно к нам, на нашу биржу. Потому что нет на свете страны более привлекательной и благожелательной для капитала, чем наша.

Идея завлечь капитал с помощью пиара и рекламы вызвала у специалистов некоторое изумление.

Разумеется, корпорации говорят языком рекламы с потребителями, но сами они принимают решения на основе совершенно иных факторов, иначе не они бы манипулировали другими, а сами были бы объектом манипуляции.

Нет ничего удивительного, что в стране, где пропаганда признана главным и, похоже, единственным инструментом управления, и где кадры администраторов пополняются преимущественно специалистами в данной области, политики высшего уровня тоже начинают верить, будто любой вопрос можно решить, если обеспечить щедрое финансирование пиар-кампании. А если эффект не был достигнут, значит финансирование было недостаточно щедрым и его надо удвоить – как минимум.

На этом фоне как-то скучно звучат заявления экономистов, напоминающих: нигде раньше не удавалось создать международный финансовый центр просто по приказу начальства. Такие центры либо возникали естественно, на основе бурного развития промышленности и роста местного рынка, либо формировались в небольших странах, которые полностью ориентировали свое хозяйство на предоставление международных финансовых услуг, часто в режиме офшорной зоны. С одной стороны, мировое значение приобрели в XVII-XVIII веках биржи Амстердама и Лондона, позднее - Нью-Йорка, Парижа и Франкфурта. С другой стороны, мы видим, как в ХХ веке смогли добиться некоторого успеха Люксембург и Лихтенштейн, сделав ставку на обслуживание международных биржевых спекулянтов. Правительство Китая не ставило перед собой цели превращения Шанхайской биржи в мировой финансовый центр, оно было куда больше озабочено привлечением инвестиций в промышленность и стимулированием экспорта. Но, по мере того, как решались эти задачи, международное значение шанхайской биржи стало расти само собой.

Ясно, что подобный подход для российских элит неприемлем. Мало что вызывает в отечественных правящих кругах такое же отвращение, как мысль о государственных усилиях, направленных на развитие промышленности. Разве что только напоминания о необходимости вкладывать средства в социальную сферу или о том, что Конституция требует за казенный счет финансировать образование.

Провозгласив курс на создание в России международного финансового центра, отечественное начальство явно взяло за основу опыт Лихтенштейна.

И по мере того, как будет обнаруживаться недостаточность одной лишь пропаганды для практического решения вопроса, будут постепенно приниматься и практические шаги, соответствующие имеющемуся заграничному опыту.

Вот тут-то и встает главный вопрос: что для страны хуже — провал подобных планов или их успешная реализация? Маниловские проекты, рождаемые воспаленным воображением пропагандистов, вызывают сегодня скорее иронию. Амбиции явно не соответствуют амуниции. Вместо того чтобы разбираться с простейшими проблемами — от ремонта дорог до тушения лесных пожаров - власти сосредотачивают свое внимание на глобальных планах, занимаясь управлением страной и решением ее проблем между делом, относясь к повседневным вопросам жизни и развития России, как к надоевшим мелочам и бытовым неприятностям, отвлекающим их от серьезного занятия. Но за этой трагикомичной ситуацией скрывается нечто куда более опасное. То, что «модернизационная» стратегия власти выглядит просто нереалистической и не основанной на фактах и возможностях сегодняшнего дня, это еще не главная беда.

Хуже того, в этом наше счастье и наше спасение. Ибо под модернизацией страны, похоже, понимается углубление сегрегации, создание своего рода анклавов «цивилизованной» жизни для интегрированного в глобальный капитализм меньшинства, за счет углубления дальнейшей деградации и одичания страны в целом. В том-то и беда, что Москва, вопреки замечаниям скептиков, может стать вторым Лихтенштейном. Только занято в такой экономике будет не больше, а скорее всего, меньше людей, чем в Лихтенштейне настоящем. Остальные оказываются лишними. Им не предоставляется даже шанс работать в качестве дешевой обслуги, ибо их труд на этом рынке слишком дорог. Горничных можно привезти с Филиппин, так же, как дворников уже сегодня завозят из Киргизии. Удобнее эксплуатировать бесправных и безграмотных мигрантов, чем платить местным жителям.

Тем, для кого создается «город солнца» в Сколково, предстоит создать и русский Лихтенштейн. Остальным предстоит тащиться по разбитым старым дорогам, работать на остатках физически изношенного советского оборудования, тушить своими силами пожары, которые не может предотвратить ликвидированная лесная охрана, короче — прозябать по ту сторону высоченных заборов, которыми физически пытается отгородиться «новый Лихтенштейн» от «старой России».

В этом плане история борьбы против вырубки Химкинского леса оказывается чем-то большим, нежели экологическим конфликтом или столкновением интересов на местном уровне. Дело не в том, что для строительства нужной стране трассы требовалось, по мнению одних, пожертвовать некоторым количеством старых дубов, а, по мнению других, жертва эта была необязательна. Дело в том, что сама по себе новая трасса между двумя столицами не только не нужна, а прямо вредна.

Ведь платную дорогу власти строят для того, чтобы окончательно избавиться от необходимости приводить в порядок и реконструировать основную магистраль Е-95.

Деньги, брошенные на этот проект, изымаются из ограниченных средств дорожного фонда в то самое время, когда во многих регионах происходит разрушение транспортной сети. Им нужна собственная отдельная дорога, с помощью которой богатые путешественники смогут отгородиться от «быдла», передвигающегося по старой советской трассе, и не видеть всех этих ненужных, лишних и противных им людей, не сталкиваться с их проблемами.

Жители изящных коттеджей, построенных в Сколково, смогут утром делать ставки на московской бирже, играя на повышение курсов акций зарегистрированных в русском офшоре компаний, производящих китайские товары для канадского рынка. А к вечеру, на скоростном «Сапсане» или промчавшись по гладкой и отгороженной высокими стенами элитной дороге, прибыть в Северную столицу на деловой ужин. И непременно узнать о последнем прогнозе местного осьминога.

Мы жалуемся на коррупцию, на неэффективность, на инертность правительственных структур. Но пора, наконец, понять: все эти бедствия как раз и спасают нас от гораздо худшей напасти — реализации новейших планов переделки России, планов, которые своей жестокостью, безжалостностью по отношению к стране и социальной безответственностью далеко превосходят все, что мы видели во времена гайдаровской реформы.

Нет, пусть уж лучше они бездельничают и воруют.

Борис Кагарлицкий - директор Института глобализации и социальных движений