Иллюзия стабильности

Стабильность и процветание России сегодня расшифровываются как рост экономики, повышение жизненного уровня и политическое спокойствие. Однако общество полно какими-то дурными предчувствиями, есть ощущение хрупкости, неустойчивости и недолговечности ситуации. Малопонятная и крайне неприятная ситуация с резким повышением цен на продовольствие это ощущение лишь усиливает. На всех уровнях мы признали: «разумной» для отечественного предпринимателя считается максимальная прибыль. Та, о которой на Западе могут лишь мечтать. Если это примета «стабильного российского капитализма», то – плохая. 





Болезнь не излечена 



Президент Владимир Путин появился очень своевременно, отражая не просто определенное настроение своих сограждан, уставших от потрясений 1990-х годов, но и определенный этап в становлении нашего капитализма. Ведь не может экономика падать бесконечно, как это происходило в конце девяностых годов.

Дефолт 1998 года был не просто очередным кризисом. Он оказался «кризисом» в медицинском смысле: после него российский капитализм мог либо погибнуть, либо выздороветь. Для того, чтобы он погиб, одних лишь экономических сил было недостаточно, нужны были политические или хотя бы общественные силы, способные предложить что-то новое.

Но таких сил не оказалось, и восстановление наполовину рухнувшего дома произошло на прежней основе, по старому плану. Были заменены лишь откровенно сгнившие и развалившиеся детали, исправлены очевидно абсурдные просчеты архитекторов. Все восемь лет правления В.Путина стали временем экономического роста, политической стабильности и повышения жизненного уровня.

Это можно сказать сегодня, не дожидаясь результатов года нынешнего, поскольку уже набрана определенная инерция. Однако примерно то же можно было сказать и про 18 лет правления Леонида Ильича Брежнева. Стабильность и экономический рост – совершенно реальные факты. Последствия этой стабильности – абсолютно иной вопрос.

Российский капитализм - как и мировая капиталистическая экономика в целом - остается больным. Он не имеет возможности разрешить очевидные противоречия между богатством и бедностью.

Между развитием глобализации и узостью внутреннего рынка. Между потребностью элит в социальной сегрегации, лишающей низы общества шансов на прорыв вверх и потребностью в компетентных кадрах, которую за счет одних элит не удовлетворишь. Наконец, между необходимостью сохранять некоторые демократические нормы и глубоким антидемократизмом всего проекта, совершенно исключающего социальные компромиссы и участие масс в реальном управлении страной.

Подобные противоречия стали нормой жизни. Болезнь не излечена, она перешла из острой фазы в хроническую, за выздоровление можно и принять лишь явные признаки «ремиссии». Похоже, однако что вторая половина десятилетия окажется куда менее благоприятной для страны. Несмотря на сохраняющиеся позитивные экономические показатели, тревожные симптомы нарастают в социальной сфере.

На первый взгляд удивительно, но источником нестабильности становится сама власть.



Опять реформы? 



Власть восприняла период 2000-2005 года как необходимую передышку для закрепления итогов приватизации и реформ 1990-х годов. После того, как тайм-аут заканчивается, можно начинать новый этап реформирования. Иными словами, новую приватизацию, новые преобразования в интересах капитала.

Так называемые «неолиберальные реформы» 1990-х годов поставили значительную часть населения на грань голодной смерти, часть жителей страны в буквальном, а не в переносном смысле боролась за выживание. Это, в конечном счете, не соответствует даже интересам правящей верхушки. Даже если наша элита не отличается чрезвычайной гуманностью, она отдает себе отчет в том, что людей можно эксплуатировать, только пока они живы. Чтобы люди могли трудиться на новых собственников, они должны воспроизводить свою рабочую силу. В начале 1990-х это было не слишком важно, тогда эксплуатировался не столько труд, сколько материальные ресурсы, захваченные в процессе приватизации. Разворовывание приватизированного предприятия давало гораздо больше выгод, нежели даже успешная работа этого предприятия.

Однако к началу 2000-х годов ситуация изменилась. Лимит ресурсов, который можно было просто захватить и использовать, не организовывая производства, был в значительной мере исчерпан. Поэтому в третьем тысячелетии российский капитализм переходит от разграбления страны к ее эксплуатации.

Это значит, что надо радикально изменить политическую, экономическую и даже социальную модель. Со стороны правящего класса требуются некоторые ответственность и дисциплина, плюс хотя бы начатки эффективного управления. Поэтому главными победителями в борьбе между президентом и олигархическими оппонентами стали транснациональные компании, резко укрепившие свои позиции в России. Уцелевшие отечественные олигархические группы сами пытаются стать таковыми.

Итак, к середине 2000-х годов бюрократия вместе со своими олигархическими и транснациональными партнерами приходит к выводу: население поднакопило жирок, пауза в проведении реформ окончена, надо начинать новое наступление. Цель - захватить отрасли и сферы, которые в начале 1990-х не представляли ценности, по крайней мере, в плане немедленного разграбления и обогащения: жилищно-коммунальное хозяйство, образование, здравоохранение, транспорт. Все они могут быть успешно освоены частным капиталом, если им накоплена хоть минимальная способность не только грабить, но и управлять.

Разумеется, вопреки потоку красивых слов, управлять они собираются не в интересах общества и не в интересах клиентов, а исключительно в своих собственных. Не ради удовлетворения общественных потребностей, а ради получения прибыли. Можно быть заранее уверенными, что существование населения в условиях приватизированного жилищного хозяйства осложнится.

Лет десять назад просто растащили бы несущие металлические конструкции, разобрали бы по кирпичам стены на нижних этажах, чем и завершили бы успешно процесс рыночной реформы. Сегодня есть, конечно, надежда, что большая часть домов не рухнет в течение нескольких месяцев после приватизации ЖКХ.

Но наше парализованное ЖКХ – лишь «одно из». На новом витке приватизации распродаются государственные пакеты в банках и нефтяных компаниях, принимаются новые законы, поощряющие частную инициативу в сфере культуры и образования, переходят на рыночные основы все транспортные системы. Компании, в которых правительству принадлежит значительный пакет акций, получают право на дополнительную эмиссию, снижая, тем самым, долю государства.

Все эти меры не только не ослабляют монополизм, но, напротив, его резко усиливают. Ибо большинство приватизированных корпораций остаются естественными монополиями, с них лишь снимается государственный контроль. Проблема здесь в самом капитализме, который несет в себе неразрешимое противоречие: чем больше свободы для рынка, чем меньше государственного вмешательства и регулирования, тем сильнее произвол монополий.

Схема выглядит так. Государство аккумулирует ресурсы и поддерживает порядок. По мере того, как формируются условия для приватизации очередного, сложившегося в рамках государственного сектора проекта, он передается частному капиталу, либо сам превращается в частную корпорацию. Совершенно ясно, что за свои услуги бюрократия требует достойную цену. Эта плата за услуги выражена не только в сумме взяток, не только в получении бывшими и действующими чиновниками своей доли в процветающих предприятиях, но и в форме политической лояльности крупного капитала. Некоторые секторы экономики остаются в качестве специального заповедника для «своих» – иностранный капитал туда если и пускают, то только в качестве младших партнеров и миноритарных акционеров отечественных корпораций.

Зато другие «поляны», не представляющих большого интереса для отечественного сырьевого бизнеса и финансовых групп, отдаются иностранцам почти безраздельно и без особых условий. Парадоксально, но закономерно: пока российские корпорации пытаются укрепиться на глобальном сырьевом рынке, внутренний рынок и сферу потребления осваивают иностранные фирмы – не только экспортируя товары, но и делая инвестиции в производство. За счет транснациональных компаний в России бурно растет сборка автомобилей, производство бытовой техники.

Западные аналитики восторженно повышают России инвестиционный рейтинг, несмотря на истерические протесты отечественных либералов, пытающихся представить российскую власть чуть ли не врагом рынка и противником буржуазных ценностей. Практичные люди от бизнеса прекрасно понимают цену подобным заявлениям: более либерального – с точки зрения экономики – правительства, чем кабинет Михаила Фрадкова, у нас, пожалуй, не было со времен злополучной администрации графа Витте, которая довела дело до революции 1905-го.



Откуда взялись «недовольные» 



Итак, правящая коалиция бюрократии, транснационального бизнеса и «дисциплинированной» части олигархии сделала выбор в пользу второй волны реформ. Но сопротивление им оказалось больше ожидавшегося.

Далеко не вся бюрократия в восторге от происходящего, часть аппарата на среднем уровне знает, как работать в нынешних условиях, а что делать с коммерциализированной социальной сферой – представления не имеет. К тому же она теряет рычаги влияния. Потому среднее звено встречает новые реформы без восторга, и, где может, саботирует их.

Недовольны и профессионалы в реформируемых областях. Они прекрасно понимают: есть огромный риск развала образования, здравоохранения, транспорта. Хорошо видят, что рост прибылей новых хозяев будет достигнут за счет сокращения обслуживания населения в целом - путем концентрации услуг в секторе для «платежеспособного среднего класса». Значит, профессионалов потребуется меньше, среди них усилится дифференциация, а качество услуг в целом понизится. Тем более что профессионалы этих сфер все же оценивают свою работу не как «предоставление услуг клиентам» - в соответствии с рыночной этикой - а как службу обществу.

Недовольна значительная часть среднего и мелкого бизнеса. Политика выжимания средств из населения приведет к тому, что у них будет меньше клиентов, снизится рентабельность. Кто-то обязательно пострадает – как в старом советском анекдоте, когда мальчик спрашивает отца: «Папа, после повышения цен на водку ты станешь меньше пить?» «Нет, сынок, ты станешь меньше есть!».

Представим себе: если я буду тратить больше денег на обучение детей, квартплату и лечение, у меня их останется меньше, чтобы ходить в маленькое кафе на углу. Официантам в этом кафе придется повышать зарплату: транспорт и жилье дорожают. А эти мелкие и средние компании и так на пределе рентабельности, ведь надо же еще налоги и взятки платить.

Недовольна часть среднего класса: если платить за образование, здравоохранение, если дорожает транспорт и жилье, многие из них перестают быть средним классом.

Или им нужно будет больше работать, чтобы остаться при своем – как Алисе из сказки Кэролла, которая должна была очень быстро бежать, чтобы остаться на месте.

Без расшифровки понятны причины недовольства пенсионеров и бедной части народа. У них отнимают последнее.

Но самое главное – начинает сопротивляться рабочий класс. Он реагирует на давление центральной власти ответным давлением на предпринимателей и местные власти, требуя повышения заработков. Рабочий класс в условиях социальной и экономической стабилизации начал оправляться от потрясений 1990-х годов. На устойчиво работающих предприятиях появились стабильные и более молодые коллективы, способные эффективно бороться за свои права. Примеры забастовок и протестов последнего времени – автомобилестроители «Форда», транспортники Тольятти, нефтяники Сургута. Отдельная история – про волжских автомобилестроителей.



«Кто на предприятии хозяин?» 



«Транснационалы» принесли в Россию более высокую культуру производства, некоторые новые - необязательно, впрочем, передовые - технологии. И, как ни парадоксально, создали предпосылки для развития классовой борьбы в соответствии с привычными европейскими условиями: конфликт труда и капитала по вопросам заработной платы, условий труда, права на организацию профсоюзов. Пресловутый «вирус классовой борьбы» распространился на старые предприятия и на компании, принадлежащие олигархическому капиталу, где раньше бытовала «российская специфика» трудовых отношений.

О недавней забастовочной ситуации на российском автогиганте ВАЗ говорили все средства массовой информации. Сам по себе тот факт, что рабочие не добились выполнения своих требований, еще ни о чем не говорит, тем более что стачка была всего лишь предупредительной. Показательно то, что практически никто не возмутился чрезмерно большими зарплатами высшего и среднего звена менеджмента: доходы в этом сегменте у нас непомерно большие не только по отношению к заработку отечественных рабочих, но и к мировому уровню. При том все старательно делают вид, будто не видят связи между низкой зарплатой трудящихся и низкой эффективностью управления. Между тем, благодаря низкой зарплате, сходят с рук любая расточительность, бесхозяйственность, воровство. Нет стимулов модернизировать технологию, изыскивать дополнительные резервы, убирать посредников, на которых приходится, по некоторым подсчетам, до половины конечной цены, оплачиваемой потребителем за продукцию.

До сих пор наиболее активно свободные профсоюзы развивались на предприятиях, принадлежащих транснациональному капиталу. Было совершенно очевидно, что рано или поздно этот процесс затронет и предприятия отечественного капитала – им стал ВАЗ.

Когда на заводе возникает свободный профсоюз, руководство местного филиала международной компании, прежде всего, понимает, что в происходящем нет ничего уникального или катастрофического. Оно сделает все возможное, чтобы этот профсоюз задушить, но будет оставаться в рамках здравого смысла. Если убытки, вызванные борьбой против профсоюза, превысят сокращение прибыли, вызванное его требованиями, компания пойдет на компромисс. Причем убытки будут учитываться не только финансовые, но и моральные.

Важна, например, репутация компании, рассказывающей всему миру о своей цивилизованности, о своих замечательных социальных программах и гармонии в отношениях с рабочими. И не следует недооценивать риска, связанного с акциями солидарности в других странах. Тут вся сила и весь арсенал средств, накопленных международным рабочим движением за многие годы, приходят на помощь бастующим. Выбор богат: от писем в редакции газет, пикетов и потребительского бойкота до стачки солидарности.

Менеджеры корпорации начнут переговоры, жестко торгуясь за каждую копейку - это понимает и лидер профсоюза, который вначале требует примерно в два раза больше того, что надеется получить. В конечном счете, придут к соглашению, предъявив встречные претензии к сотрудникам: подтянуть дисциплину, повысить производительность.

У русского капиталиста все будет совершенно иначе. Дело не в том, что он считать не умеет, он вообще не будет считать. Вопрос стоит не об убытках, а о власти: «Кто на предприятии хозяин?» Попытка рабочих чего-то добиться, выдвижение любых требований воспринимается как покушение на систему, на принцип единоначалия, на авторитет босса. А потому речь пойдет не о сумме убытков, не о масштабах взаимных уступок, а о подавлении бунта. Ради этого хозяину не жалко никаких денег.

А уж о репутации заботиться и вовсе не приходится. Это у них на Западе репутацию завоевывают с помощью переговоров, уступок и демонстрации здравомыслия. В России важна «крутость». Хозяева наших предприятий – необязательно злые, тщеславные и упрямые люди. Отнюдь нет. Просто у нас демонстрация жесткости и неуступчивости – главнейший аспект деловой репутации. В Европе важно, как посмотрит общество, что подумают потребители, что скажет пресса. У нас же будут оглядываться только на партнеров и конкурентов. А им надо демонстрировать именно жесткость. Иначе съедят.

Но ситуация меняется, забастовки и волна организационных успехов свободных профсоюзов свидетельствуют о том, что мы имеем дело не с одиночной, случайной вспышкой недовольства, а с проявлением долгосрочной, хотя еще не господствующей тенденцией.



Дань моде. Но и воля народа 



Неорганизованное, никем не координированное, но многостороннее сопротивление новой волне реформ привело к тому, что процесс замедлился. Самое показательное выражение недовольства - протесты против «монетизации льгот» в январе 2005-го. Они сломали весь сценарий, замедлили процесс реформ и затянули его по времени. Теперь он совпадает с выборами.

Ведь, насколько я понимаю первоначальный план, реформы должны были быстро и энергично проводиться в ходе второго срока президента Владимира Путина. С тем, чтобы все негативные их эффекты достигли пика, скажем к 2006-му, а затем ситуация стабилизировалась. После этого, по требованию «Единой России», были бы исправлены некоторые «перегибы» и общество успокоилось.

График сдвинулся, поэтому говорить про социальную справедливость и даже употреблять слово «социализм» в России снова становится модным. На фоне, повторю, активизации рыночной реформы жилищно-коммунального хозяйства, разработки новых законов, ограничивающих право на труд, пересмотре пенсионной системы, которая сведет к минимуму солидарность поколений, продолжении приватизации государственной собственности и подготовке России к вступлению во Всемирную торговую организацию.

А люди, сегодня облеченные реальной властью, в лучшем случае обещают нам, что озаботятся этими вопросами после того, как им продлят мандат доверия. Сценарий подобных политических представлений был разработан еще КПРФ в бытность этой партии крупнейшей силой Государственной Думы. В те благословенные времена фракция «коммунистов», обладая большинством голосов, умудрялась демонстрировать полнейшее бессилие всякий раз, когда речь заходила о чем-то конкретном. Зато партийные лидеры проявляли бурную энергию, как только перед ними вставали вопросы, имеющие чисто символическое значение. От денонсирования договора в Беловежской Пуще до декларации о необходимости восстановления СССР. Но КПРФ, несмотря на отдельные успехи на местных выборах, сегодня уже «уходящая натура».

Но само стремление власть имущих к использованию «левой риторики» отражает перемены, реально происходящие в обществе.

Массовое сознание изменилось, страна действительно кренится влево. И реакция правящих групп по-своему правильна: если общество хочет левого поворота, если элиты прекрасно понимают, что подобный левый поворот несовместим с их интересами, то единственный способ удовлетворить и тех и других - левый поворот симулировать.

На Западе по сей день бытует легенда о том, что сегодня Россия - слабое государство. Это неправда. Наше государство не слабое, а безответственное. По отношению к своим гражданам. 



Борис Кагарлицкий - директор Института глобализации и социальных движений