"Сельский капитализм" от Лужкова

Те, "кто выжил в 90-е" хорошо помнят прожекты "всеобщей фермеризации страны". Уже в то время они вызывали, мягко говоря, недоумение. Ну, не мог разумный человек всерьез полагать, что страну накормит брошенный на произвол судьбы, разрывающийся между трактором, сеялкой, молотилкой и комбайном, лишенный нормальных условий для жизни крестьянин.

А впрочем, никто и не собирался лелеять фермеров. Разговоры про них, да про частную собственность на землю нужны в качестве переходного этапа, предварительной меры – чтобы крестьяне привыкли к мысли, что земля достанется не им, занюханным растяпам, а респектабельным "эффективным собственникам". То бишь городскому финансовому капиталу. Поэтому-то уже с конца 1980-х годов расцвели идеи о необходимости свободной купли-продажи земли.

Затем, в годы "шоковой терапии", крестьянину выкручивали руки долго и основательно. Вначале его оставили без денег. Конечно, работать на земле никто не запретил, но стоимость горюче-смазочных материалов, сельхозтехники, удобрений, электроэнергии оказалась настолько запредельной, что смешно было даже думать о том, чтобы покрыть эти расходы за счет продажи выращенной продукции.

Накал крестьянского протеста в России изначально был ослаблен тем, что в начале реформ крестьян поманили пряником – "земельными долями". Правда, потом им же поставили в укор, что они отказались возделывать доли собственным горбом и предпочли общественную обработку той техникой, которая еще не развалилась или которую не успели растащить.

Вот и Юрий Лужков в недавно вышедшей книге "Сельский капитализм в России: столкновение с будущим" все свое благородное негодование выплескивает на "систему "бумажных земельных паев", коллективно-долевой собственности на землю". Она ему "до рези в глазах напоминает… исторически изжившие себя общинное землевладение и колхозный строй... оборачивается консервацией неэффективного и заскорузлого сельского хозяйства". Ну а нам эти перлы также до рези в глазах напоминают иные газетные статьи и откровения конца 1980-х годов.

Лужков не скрывает, почему именно сейчас его так раздражает все еще сохраняющая силу "паевизация села". Оказывается, в январе следующего года произойдет обязательное переоформление прав собственности владельцев земельных паев. Казалось бы, радоваться надо приверженцу "народного капитализма", которым Лужков себя выставляет на публике. Но не тут-то было! Ведь это будет означать, что не переоформленная земля перейдет не к "эффективным собственникам"-олигархам, а в муниципальную собственность. К тому же не удастся тихой сапой умыкнуть земельные паи тех крестьян, которые вынуждены их сдавать в аренду крупным владельцам. А при капитализме должно быть совсем наоборот: это фермерская "мелкота" должна арендовать землю у лендлордов.

Автор открыл для себя, что в сегодняшнем сельском хозяйстве "отдельные сектора (какая осторожность в терминах! в брежневское время тоже, помнится, говорили о недостатках "в отдельных местах") живут сразу (так у автора) в нескольких параллельных реальностях". Так вот, право на жизнь Лужков готов оставить только тем из них, где "развивается нормальный сельский капитализм". А вот "организованным по каким-то совершенно иным законам" (кооперативным?) он в этом праве отказывает. Хозяйственную работу на селе, заключает мэр, "при поддержке соответствующих государственных программ, могут вести только крупные капиталистические хозяйства, которые владеют землей, готовы в нее вкладываться… Следует отказаться, наконец, от ненужной и вредной практики прямого вспомоществования субсидиями огромной массе неэффективных хозяйств".

Такая вот жирная точка над "i". Как говорил Ницше, "падающего – подтолкни!" Тут уж никаким "народным капитализмом" не пахнет. Скорее, приходит на ум аналогия с социал-дарвинизмом. Странно слышать подобные откровения от того, кто еще недавно козырял своей приверженностью социал-демократии.

Но теперь гложет Лужкова грусть-тоска, не может он спокойно спать оттого, что нерадивые руководители сельхозпредприятий "работают в качестве "сельского собеса", сохраняя избыточную занятость". Этих "избыточных" лентяев да на работу бы в капиталистические холдинги! А то сердобольные хозяйственники только создают инфраструктуру для личных подсобных хозяйств, которые являются основой выживания массы сельчан. Но только "никому от этого хорошо не становится".

Как никому? А тем же сельчанам, которые имеют возможность свести концы с концами, ибо возраст иных уже не позволяет, чтобы их в хвост и гриву гоняли в капиталистических холдингах? Но не о них думы Лужкова. Участь "неперспективного" населения для него ясна. Это в голодном 1992 году можно было бесплатно раздавать им землю на прокорм в Подмосковье. Но "на фоне экономического роста сельского сектора и появления в нем эффективного "капиталистического ядра" личное подсобное хозяйство должно сокращаться". Вытеснение с дач картошки цветочными клумбами произойдет не только вокруг столиц, но и в других регионах, где сложится эффективный "аграрный капитализм". Так что забудьте о своих шести сотках под корнеплоды. Нанимайтесь-ка лучше к "эффективным собственникам"!

Кажется, нечто подобное в отечественной истории мы уже проходили. Причем, сравнительно недавно. В послевоенное время Никита Хрущев обещал при помощи агрогородов решить продовольственные проблемы Московского региона. А на личном крестьянском хозяйстве поставить крест. Пришлось Сталину поправлять своего соратника. А в 1970-е и в начале 1980-х годов стараниями тогдашних идеологов (такого же уровня "аграрников", как Лужков) сельское хозяйство поразила болезнь гигантомании, строительства механизированных комплексов. Закончилось это тем, что деревня замкнулась на удовлетворении собственных нужд, а горожане потянулись к своим дачным шести соткам, иронизирует бывший руководитель Мосагропрома. Кабы этими шестью сотками, предусмотрительно оставленными Лужковым для той местности, куда не дойдут "эффективные агрохолдинги и фермеры" (последние здесь, понятно, ради красного словца), не закончилось все и на этот раз…

Впрочем, у нынешних хозяев жизни намерения куда серьезнее. "В России площадь пахотных земель, пригодных для освоения, составляет 10% всех мировых запасов продуктивной пашни. Этот "золотой земельный фонд" не останется не освоенным", - подводит автор читателя к заветному тезису, чтобы изложить его затем без обиняков: "В нынешней ситуации никому нет дела до того, что станется с нашими землями, с плодородными почвами лет этак через 30. По идее, этим должны заняться крупные сельхозпроизводители, поскольку только они способны-де обеспечить "долгосрочное, по годам и до грамма рассчитанное планирование удобрения почв".

Вот на какие объемы замахнулись Лужков и компания! И даже теорию подвели, со ссылкой на Ключевского о нашей стране, "которая колонизируется". И не проймешь их разговорами о нынешних болевых точках умирающего российского села.

Впрочем, проблемы эти Юрий Лужков признает и готов поговорить о них, но … все сводит к проблеме "хозяина на земле". "Вот приедет барин – барин нас рассудит". Пятнадцать лет тому мы с замиранием сердца ждали прихода "бар" в промышленность. Дождались. И что же, рассудили они нас, облагодетельствовали?

Конечно, Лужков не столь прост, как это может показаться. Крестьянские корни, что ни говори, дают порой о себе знать. И хочется ему, и колется, и бывшим землякам он порывается помочь… С одной стороны, справедливо утверждает, что "лучшее и наиболее эффективное средство сохранения государства и его суверенитета – это богатое, процветающее и многочисленное население, работающее на земле". Золотые слова. Но как их совместить с тем, что сам же Лужков с ледяным спокойствием диагностирует якобы "неизбежную" тенденцию" вымирания российской деревни?

В наиболее развитых странах численность населения, занятого аграрным производством, составляет не более пяти процентов, а в России же этот показатель находится на уровне тринадцати. Значит надо готовится к сокращению "минимум в два раза – это объективная логика перехода страны к более современной аграрной структуре".

Не то беда, что деревня вымирает, а то, что вместе с вымиранием сокращается агарная занятость. А должно-то быть наоборот! Сильные и ловкие, владеющие современными аграрными технологиями должны вытеснить всех этих стариков с их огородами и земельными паями! И что же, эти господа освоят наши обезлюдевшие Сибирь и Дальний Восток, где концентрация населения в десятки раз ниже, чем в европейской части страны? Пока их осваивают китайцы. А в Центральном и Северо-Западном экономических районах, признает сам Лужков, находятся три четверти умирающих сельских поселений. Добавим: даже на Кубани есть случаи, когда созревший урожай убирают турки, забирая себе при этом пятую часть. Вот вам и наука геополитика, к авторитету которой апеллирует Лужков!

Не поймешь нашего писателя: то ли он "за государственную политику субсидирования ставок кредитов", то ли готов вытянуться во фрунт перед ВТО и не прибегать к мерам "прямого субсидирования"… Да, нелегко олигарху и капиталистическому менеджеру в одном лице влезть в шкуру крестьянина.

Русский мужик в большинстве своем никогда не был воском, мятым в чьих-то руках, или социальным иждивенцем, как можно заключить из книги Лужкова. Так, на село середины–конца 1920-х годов уже нельзя было смотреть как на нищенскую и убогую сферу запустения и "идиотизма деревенской жизни", раздираемую одними только классовыми противоречиями. Раскрепощенные интересы крестьянина подталкивали его к предприимчивости, расширению масштабов и структуры хозяйства. Середняки начинали рационализировать производство. В их дворах появились первые машины, возникли так называемые культурные хозяйства. Сельхозкооперация к 1927 году объединила около одной трети всех крестьянских дворов. Она взяла на себя половину снабжения деревни и более 60% сбыта. Благодаря "новому курсу" прирост валовой сельскохозяйственной продукции в 1925-1926 годах составил около 20%.

Зарубежные ученые до сих пор высоко ценят заявившую о себе в 1920-е годы "организационно-производственную школу", возглавляемую талантливыми аграрниками Чаяновым, Макаровым и Челинцевым. Известный исследователь русского крестьянства и российской истории Теодор Шанин писал, что в ответ на модель продавливаемой властями модели коллективизации они разработали концепцию коллективизации кооперативной, в приемлемой для крестьянства формах. По существу, их идеи являются ответом и на предложения современных "новых колонизаторов", поскольку они, как когда-то наши доморощенные хунвейбины в 1930-е годы, также игнорируют своеобразие земледельческого труда, пытаясь превратить его в разновидность труда индустриального.

"Различные отрасли сельскохозяйственного производства, - утверждал Чаянов, - можно разделить на разные категории: те, где оптимально привлечение трудоспособного населения одной или нескольких деревень, и такие, с развитием которых лучше всего справятся отдельные хозяйства. Именно подобная кооперация, комбинация крупных и мелких хозяйственных форм (а не подавление первыми вторых) гарантирует выход на оптимальные уровни производства".

В то время, когда ломались через колено экономические уклады и социальные слои, эти идеи были подвергнуты остракизму и стоили их автору жизни. Однако в наши дни, когда крупный капитал пытается затолкать в свое прокрустово ложе хозяйственную жизнь страны, его оракулы продолжают замалчивать традиции отечественного земледелия и российской общественной мысли. Они для них не только безразличны, но и опасны. Поэтому Лужков и делает вид, что ничего подобного в нашей истории не было.

…И все же, как и предвидел Чаянов, вертикальная кооперация пробивает себе дорогу. В наши дни объединяются жители деревень центральной России, занявшиеся ремеслами. Фермеры-индивидуалы организуют не только сбытовые, но и производственные кооперативы. Правда, таких случаев пока немного. Вот почему в рамках национального проекта в области сельского хозяйства крестьянам необходимо не бросать крохи с барского стола (в виде аннулирования выплат по процентам за кредиты и смехотворного понижения процентных ставок), а разработать широкомасштабную программу государственной помощи.

Поскольку ситуация критическая, то и меры должны быть приняты неординарные.