Метаморфозы исламской демократии

В Иране 14 марта прошел первый тур выборов в парламент. Эти выборы были вполне конкурентными: за депутатские мандаты состязались около пяти тысяч кандидатов - как представителей партий, так и независимых. Революционных изменений парламентские выборы не принесли, но они показали, что Ахмадинежад, скорее всего, может и не победить еще раз на будущих президентских выборах.

Образ Ирана в современном мире далеко неоднозначен. У американцев и европейцев он ассоциируется в основном с черной чалмой, коими обычно увенчаны головы шиитских авторитетов Ирана. Действительно шиитское духовенство после исламской революции 1979 года прочно заняло ведущие позиции в политической жизни этой страны. На принадлежность к миру ислама указывает и первый из терминов, из которых состоит официальное название данного государства. Но вот второй термин указывает на другой феномен, также ставший реальностью после исламской революции – демократию.Исламская Республика Иран – это действительно удивительное сочетание двух феноменов.

По понятным причинам американцы делают акцент на первом. Их политики и средства массовой информации видят в Иране только пример средневекового мракобесия, с которым Вашингтону приходится вести чуть ли не великую сакральную войну «добра со злом». «Муллократия», «режим аятолл» - вот термины, которыми в США обычно описывают политическое устройство современного Ирана. А раз Ираном управляют религиозные фанатики, то все исходящее от них, включая внешнюю политику этой страны, также рисуется американцами исключительно черными красками.  

Иран действительно не вписывается в критерии цивилизованности государств, разработанные в мире Запада. Но это еще нисколько не означает, что Иран – это какой-то заповедник отсталости.

 Даже в смысле демократии большинство специалистов-востоковедов признает, что демократия в Иране не только существует, ее элементов подчас куда больше, чем в других странах Востока. Просто демократия эта построена не по западным лекалам, а по специфическим меркам мусульманского мира. Так в Иране электоральная демократия представлена на порядок выше, чем в других государствах традиционного ислама. Но эта демократия ислама, а не рафинированного светского государства. Выборы в Иране, что парламентские, что президентские проходят в острой и открытой борьбе разных политических сил. Ничего подобного мы не встретим ни в Саудовской Аравии, ни в Иордании, ни в Египте, ни в Сирии, ни во многих других арабских странах.  

Конечно, демократия эта не беспредельна, ее границы четко очерчены шиитской доктриной ислама, за соблюдением чего зорко следят высшие шиитские авторитеты. Но, оставаясь в рамках этой доктрины, политические акторы могут действовать относительно свободно. Иран в политическом отношении не деградирует и не стоит на месте. Три последних президента Ирана – Хашеми Рафсанджани, Мохаммад Хатами и Махмуд Ахмадинежад – это люди во-многом разных взглядов. Но все они – иранцы, стремящиеся видеть свою страну мощной региональной державой, каковой Иран (Персия) действительно был на протяжении большей части своей многотысячелетней истории.  

Американцы видят в этом устремлении иранской элиты только исламский радикализм, намерение раздуть пожар мировой исламской революции, распространить влияние Тегерана на страны Ближнего и Среднего Востока, где действительно есть немало сочувствующих иранским политическим и религиозным авторитетам. Подобные цели, с рядом важных оговорок, еще можно было бы приписать иранцам в начальный период после исламской революции, когда Иран ввязался в многолетнюю кровавую войну с Ираком, унесшую миллион жизней. Иран действительно тогда был причастен к поддержке ряда радикальных исламских организаций в Ливане, Афганистане, Палестине, которые увлекались идеей преобразования общественной жизни по заповедям имама Хомейни. Но тот период давно прошел. Сегодня иранское руководство в этом отношении занимает вполне прагматичную позицию, оно не строит излишних иллюзий, трезвее оценивает свои возможности и не пытается наставить весь остальной мир «на путь истинный». Правда, во внешнеполитическом курсе нынешнего президента Махмуда Ахмадинежада действительно стали проявляться прежние подходы и по отношению к Израилю и по поддержке ряда радикалов на Ближнем Востоке.  

И в этом отношении цели американцев и иранцев все-таки действительно кардинально расходятся.

Иранское руководство активно сопротивляется американским планам преобразования Ближнего и Среднего Востока в регион, единственным патроном которого был бы Вашингтон.

 Понимая, что остановить американскую экспансию может только сила, иранцы и сами накачивают военные мускулы и пытаются найти внешних союзников. А что им прикажете делать, имея перед глазами примеры американских военных вторжений в Югославию, Ирак и Афганистан? Покорно ждать повторения этой практики на собственной шкуре? Российский МИД тоже постоянно критикует Тегеран за своеволие в осуществлении планов развития национальной ядерной энергетики. Но разве Советский Союз при Сталине не поступал похожим образом, стараясь всеми путями выковать тот меч, которым в случае чего можно было бы обуздать агрессора. И так ли безупречны и надежны международные гарантии безопасности, о которых любят говорить ведущие мировые державы, пытаясь не мытьем, так катаньем (то есть теми же санкциями) склонить Тегеран к определенной форме сотрудничества. Разве гарантии ООН спасли Белград от бомбовых ударов?..  

Внешний фактор неприкрытого американского давления неизбежно отразился и на внутриполитической конкуренции в Иране. В июне 2005 года на президентских выборах здесь побеждает Махмуд Ахмадинежад – представитель консервативных кругов, сумевших заручиться поддержкой иранцев, недовольных вмешательством в иранские дела заокеанских стратегов. Однако откровенный радикализм нового иранского президента, опирающегося на «Общество борющегося духовенства» и студентов исламских медресе, со временем во многом разочаровал его сторонников. Внутри шиитского духовенства, которое никогда не было монолитом, что, кстати, опровергает версию американцев о «темной массе мулл», усилились разногласия относительно того, в каком направлении следует развиваться стране дальше. Ахмадинежада перестал безоговорочно поддерживать даже рахбар – религиозный лидер Ирана – Али Хаменеи. Часть шиитских авторитетов стала присматриваться к новому молодому политику из стана тех же консерваторов – Али Лариджани, фактически вставшему во главе одного из крыла консерваторов. Другая часть, объединенная в «Ассамблею борющихся улемов», по-прежнему остается верной лидеру так называемых иранских реформаторов – Мохаммеду Хатами.  

Разногласия между данными группировками не стоит преувеличивать, это совсем не похоже на споры коммунистов и «Единой России». Повторяем, что демократия в Иране ограничена известными пределами, то есть никто из действующих публичных политиков и не помышляет о том, что бы кардинально реформировать исламскую систему правления. Споры сторонников разных политических лагерей в Иране ведутся в основном вокруг проблем внутренней политики.  

Находясь в условиях «мягкой изоляции», постоянно сталкивающийся с угрозами нанесения военного удара по своей территории, Иран, тем не менее, сохраняет относительно неплохие темпы экономического развития. В третьей своей пятилетке (в Иране действуют пятилетние планы экономического развития) страна в среднем имела рост ВВП на уровне около 6%. По доходам на душу населения Иран превышает многих своих соседей по региону. Но при этом все попытки нынешнего руководства Ирана как-то сгладить очевидные социальные диспропорции в развитии страны не приносят ощутимых результатов. И при шахе, и при Хомейни, и при Ахмадинежаде в Иране весьма велика остается доля бедняков, которых обошли доходы, получаемые от экспорта нефти. Сегодня жителей, относимых статистикой к живущим за чертой бедности, насчитывается примерно 40%. Велик и уровень безработицы, только по официальным данным он достигает 13-15%. Инфляция составляет 17,5%.  

Три четверти иранской экономики контролируется государством. Это позволяет смягчать социальное напряжение путем контроля за распределением ряда продуктов первой необходимости. Но эти меры не могут в полной мере стабилизировать ситуацию. В известном смысле в Иране сегодня повторяется ситуация сорокалетней давности. Тогда последний иранский шах предпринял ряд прогрессивных реформ, получивших название «белой революции», но ему не хватило времени для того, чтобы пожать их плоды. Население Ирана росло более быстрыми темпами, чем отдача от экономических преобразований. И эти ножницы в конце концов обостряли социальное недовольство, которым ловко воспользовалось тогда шиитское духовенство, поднявшее народ на борьбу с монархией.  

Сегодня население Ирана, по оценкам экспертов уже перевалило за 70 миллионов, то есть со времени исламской революции оно увеличилось вдвое. Естественно, что даже пятипроцентный рост ВВП не компенсирует этого демографического давления.

В таких условиях Ахмадинежад постепенно теряет свой авторитет среди иранцев.

Летом прошлого года, после решения правительства ограничить свободную продажу бензина, в Иране произошли массовые беспорядки – нападения на бензозаправочные станции, погромы. И это только первый звоночек вероятных будущих потрясений.  

На прошедшем первом туре парламентских выборов первоначально число кандидатов было выше – 7,5 тысяч, но в Иране действует система, при которой Наблюдательный совет, состоящий из исламских авторитетов, предварительно оценивает все кандидатуры на предмет их соответствия «исламским требованиям». Это сито и не прошли многое иранские политики, причем отнюдь не только из-за принадлежности к стану так называемых реформаторов, но, в частности, например, в силу отсутствия высшего образования, которое иранское законодательство считает обязательным для парламентариев (кроме того в Иране действует возрастной ценз для парламентариев – они должны быть в возрасте от 30 до 70 лет).  

В итоге избиратель выбирал из большого числа списков, представленных различными политическими силами. Реформаторское крыло представляли три основных течения, и их избирательные списки во многих иранских провинциях преимущественно совпадали по выдвинутым кандидатам (иранское законодательство это допускает). Консерваторы также не образовали единого фронта и их представляли разные объединения. Отдельно от тех и других в выборах участвовали так называемые «умеренные силы», представленные двумя партиями – партией труда и партией «Умеренность и развитие».  

В прошедших выборах приняло участие 65% иранских избирателей. В первом туре удалось распределить только 190 мандатов из 290. Но уже сейчас ясен примерный расклад сил в новом составе парламента. Как и ожидалось, консерваторам удалось сохранить свои позиции: в целом они заняли около 70% мест – 113 мандатов. Из них твердыми сторонниками нынешнего президента Ахмадинежада являются порядка 70 новых парламентариев. Реформаторам же достались по разным оценкам от 24 до 46 мандатов. Не совсем ясна и ситуация с независимыми кандидатами: пока ясно, что они также получили несколько десятков мест.  

Как видно, маятник исламской демократии явно качнулся в другую сторону.